– Ах, ах… – Марья Семеновна дрожала, часто и мелко крестилась. – А ты, отец, откуда про все эти тайности прознал?

– Для меня, матушка, тайностей нет. Я ведь петербургский старожил, у меня везде друзья-приятели, и в Тайной и в Сыскном… Одначе, старая, сбила ты меня с толку, я и про письмо забыл… – Марков снова поднес к глазам лист, исписанный четким мелким почерком Дмитрия: – «…Сей Зубарев считает, что государыня Елизавета Петровна овладела престолом не по праву и что наш законный монарх – находящийся в заключении Иван Антонович. И Зубарев старался завербовать меня в тайное сообщество, ставящее целью восстановить на царстве узника Ивана. Всеконечно, я на его увещания не поддался и выгнал его чуть не в кулаки. Однако сей злодей, уходя от меня, высказал немаловажную угрозу, что его сообщники попытаются вовлечь в этот преступный замысел вас, дорогой дядюшка. А посему блюдите самую крайнюю осторожность и с посторонними людьми ни в какие даже самые малозначащие разговоры не вступайте…»

Последние строки Марков прочитал едва слышным голосом. Руки его затряслись, седая голова поникла.

– Ах, Митя, безумное чадо, в какие дела впутался! Государственная измена… Да эти злоумыслители еще и меня хотят в нее втянуть… Только ведь я – не Митя, меня жизнь достаточно умудрила. С сего дня в наш дом ни одному чужому доступа не будет!..

Марья Семеновна выронила давно забытый ею чулок. Спицы с тихим звяканьем упали на пол. Охватив голову руками, старушка завела причитание:

– Уж ты, Митенька, свет мой, голубчик, желанный! Ты зачем же связался с худыми людьми?..

Старик остановил жену.

– Не ждал я от Мити такого безрассудства, – мрачно сказал он. – Донесут, недолго до беды. Уж письмо не подпечатано ли, не дай бог!

Марков долго и внимательно разглядывал оборотную сторону конверта, вздыхая.

– Позови Андрюшку!

Мальчик вошел в комнату. Отец снова закрыл дверь, прочитал последние строки письма:

«…А в прочем, поручая себя Богу и вашим молитвам, остаюсь в добром здравии в ожидании скорого свидания. Думаю, что корабль „Прозерпина“ отправится в плавание через три-четыре недели. Ежели погода будет благоприятна, надеюсь быть дома в первых числах апреля.

Крепко целую милую маменьку Марью Семеновну, а вам, дорогой дядюшка Егор Константинович, низко кланяюсь. Братца Андрюшу обнимаю и прошу уведомить, что везу ему некоторые французские волюмы, кои, надеюсь, придут ему по вкусу.

Ваш нижайший слуга, покорный сын и племянник

При известии о подарках Андрюша стремглав понесся с антресолей по лестнице, восклицая на весь дом:

– Братец Митенька едет! Волюмы везет!

Старый токарь стал за станок и, поминутно вздыхая, принялся доканчивать царицыны шахматы. Письмо он спрятал в потайной ящик письменного стола.

Ночью Егора Константиныча будто кто толкнул. Он проснулся, растерянно поглядел вокруг.

«Дурак я… Они первым делом в стол…»

Марков встал, надел войлочные туфли и зашлепал в кабинет. Достав письмо, он с трудом приподнял токарный станок и засунул под него опасный документ. Кое-как распрямил спину и вернулся, охая, потирая поясницу.

– Что тебе не спится, отец? – спросила сонная Марья Семеновна.

– Тише… Письмо перепрятывал.

– А ты бы сжег!

– Нельзя! Может, сыщики списали и там бог знает что от себя приплели. Знаешь их повадку: втянуть человека в дело… Нет, нельзя жечь…

Токарь не спал до утра.