Он начался с завтрака, который Валери принесла ему лично вместе с парой язвительных замечаний по поводу того, что он стал единственной «рыбкой» во всем Лондоне, глупо и доверчиво проглотившей наживку, подкинутую Джулианой, и попался в сети, расставленные ее расторопной мамашей. Прежде чем он выпроводил Валери из своей комнаты, она сделала все возможное, чтобы рассеять его иллюзии относительно невиновности Джулианы во всей этой истории, и тем не менее он отказывался верить в то, что Джулиана специально задумала поймать его в ловушку.

Он цеплялся за иллюзорную, утешительную мысль, что все это не что иное, как случайное совпадение.

С присущей ему наивностью и склонностью к самообману, которых он в себе и не подозревал, он умудрялся думать только о том, как она была обворожительна и как восхитительно было держать ее в объятиях. В своем безумии он даже сумел убедить себя, что она будет ему замечательной женой, и оставался в этом заблуждении все время, пока ждал у часовни. Если бы он не был так разъярен поведением этой своей отвратительной будущей свекрови, то, наверное, смягчился бы и развеселился при виде Джулианы, выходящей из коляски.

Его маленькая невеста была прямо-таки серая после той роковой ночи. Однако плохое самочувствие не помешало ей болтать со своей матерью о дорогих мехах и обсуждать, стоя в глубине часовни, как им повезло отхватить такого богатого муженька. Он слышал все это, ожидая снаружи начала брачной церемонии.

И тогда Ники прозрел. Теперь-то уж он знал, что сейчас она начнет разыгрывать перед ним спектакль. Она была не только умна — она была достаточно сообразительна, чтобы понять, что никогда не сможет убедить его в своей невинности и невиновности. Поэтому он ждал исповеди, покаяния и клятвенных заверений в том, что это мать вынудила ее пойти на такой ужасный обман.

Он обернулся на звук открываемой двери, ожидая увидеть ее не в лучшем состоянии, чем в день своего отъезда, — такой же несчастной и, может быть, еще более виноватой и кающейся. Но вдруг обнаружил, что глубоко ошибается.

— Как я понимаю, вы хотите поговорить со мной? — спросила она с удивительным самообладанием.

Резким кивком он указал ей на стул перед письменным столом — молчаливый приказ садиться.

Слабый огонек надежды, вспыхнувший было в душе Джулианы минуту назад, когда она узнала о его приезде, мгновенно погас, как только он обернулся и посмотрел на нее оскорбительным, оценивающим взглядом. Он нисколько не смягчился — Джулиана сразу поняла это, и сердце ее упало.

— Я сразу перейду к делу, — начал он без всякого вступления и не вставая из-за стола. — Врачи говорят, что сердце моей матери слабеет с каждым днем и что жить ей осталось недолго.

Джулиана заметила, что и лицо его, и голос казались бесстрастными, были лишены всякого выражения, и она вдруг поняла, что он глубоко переживает свое горе.

— Она не доживет до следующего Рождества.

— Мне очень грустно слышать это, — мягко сказала Джулиана.

Вместо ответа он посмотрел на нее так, будто ему не приходилось встречать более отвратительного существа за всю свою жизнь. Не в состоянии сдержать попытку убедить его, что она по крайней мере способна на сочувствие, Джулиана сказала:

— Я любила свою бабушку больше всех на свете, и когда она умерла, была просто в отчаянии. До сих пор я мысленно разговариваю с ней и постоянно думаю о ней. И… даже пишу ей письма, хотя знаю, что это глупо…

Он перебил ее, будто не слышал, что она говорит.

— Мой отец сообщил мне, что она очень обеспокоена состоянием нашего так называемого брака, — продолжал он. — В связи с этим мы с моим отцом решили сделать все, чтобы она почувствовала себя счастливой в это последнее для нее Рождество.