Потом стало еще жутковатее. Когда через четыре месяца (спокойных, без сюрпризов) дети, судя по их виду, пришли в подростковый возраст. По фигурам, по налившимся грудкам и всему прочему это были несомненные девочки — вот только на положенном месте у них красовался мужской причиндал, а женского не имелось вовсе. Для троицы это было уж чересчур — но разгоравшуюся было панику в зародыше пресек мэтр Балард, разъяснив, что в этом и заключаются иные эксперименты высокой науки, сути которых они попросту не поймут. А потому жалованья им надбавят на четверть и после завершения работы устроят жизнь в одной из королевских лабораторий.

То ли они вверили, то ли страстно хотели верить… Работали по-прежнему: правда, теперь три четверти работы взяли на себя мэтры. Порошков и жидкостей в сосуд отправляли гораздо меньше — и гораздо больше подключали электричество и вовсе уж загадочные устройства, привозившиеся в закрытых ящиках.

Те трое, в сосудах, теперь уже молоденькие девушки на вид, вдруг ожили. Они плавали в сосуде, насколько удавалось в тесном пространстве, оказывались у стенок изнутри, разглядывали мастеров, а иногда делали откровенно непристойные жесты. Они по-прежнему чувствовали себя в воде (или что там это было) совершенно непринужденно, захлебываться и умирать не собирались — ужаса, в общем, не наводили, но пугали изрядно самим своим существованием. Мэтры веселели на глазах, судя по некоторым обмолвкам, работа шла к концу, и успешно — а вот у троицы подмастерьев настроение падало. Завершение работы могло оказаться и завершением жизни — страшные сказки могли оказаться и правы…

Однажды все кончилось. Подмастерьям велели этим утром из комнаты не выходить и в подвал не спускаться. Еду, правда, принесли как обычно. Самый подозрительный из них, Стеклодув, ни крошки не съел и к графину с питьем не притронулся — мало ли что туда могли подсыпать или подмешать…

Обошлось. К обеду их вновь позвали в подвал. Бутыль была пуста — жидкость скачали в сливную яму. Герцог (сразу видно, довольный) выдал им по мешочку с обещанным внеочередным месячным жалованьем, скупо выразил свое благоволение, еще скупее — благодарность короля Сварога, а потом объявил, что научные опыты будут продолжаться — на тех же условиях что благодарности, что попытки сбежать.

(Между прочим, одну из этих загадочных девиц, которые в чем-то и не девицы, Стеклодув видел в парке, когда она там безмятежно прогуливалась. (К тому времени им немного облегчили режим, разрешили прогулки, но только на строго отведенном кусочке парка и под присмотром трех неразговорчивых лакеев.) Разгуливала как ни в чем не бывало, одетая отнюдь не бедно.)

Вскоре работа вновь началась — на полную катушку. Чуть ли не три четверти непонятной машинерии разобрали, аккуратно упаковали в ящики, и их увезли молчаливые возницы. Бутыль оставалась — но ее теперь окружали вовсе уж непонятными огромными колбами и коробами, ничуть не похожими на те, что здесь стояли прежде. Теперь работы у Стеклодува прибавилось чуть не вдесятеро: какую-то утварь привозили неизвестно откуда, но изрядную часть он делал в той самой мастерской по схемам и указаниям мэтра. Нашлось немало работы и по части слесаря — а Лаборант с ног сбился, принимая грузы — с иными следовало обращаться совершенно иначе, не как с прежними. Пару особенно замысловатых штуковин Стеклодув, честно признался, изготовить не может — не по его мастерству. Мэтры, в общем, его за это особенно не ругали — но по обрывкам их разговоров меж собой Стеклодув понял: какие-то вещи придется заказывать, и далеко отсюда, а это потребует времени, тайны и денег. «Ну, что поделать, если этот болван — не лучший на Таларе, кого, в конце концов, можно нанять?!» Подслушивать дальше было бы слишком опасно, и Стеклодув тихонечко убрался на цыпочках, сделал для себя вывод: вполне возможно свалилась какая-то сверхурочная работа, чему мэтры, как любой на их месте, недовольны.