Теперь у нее висела на плече вязаная сумка. И эта сумка была явно тяжелой, так что у нее опускалось плечо. Бенедикта, как всегда, крутилась возле нее, и Хеннинг озабоченно отметил про себя, что одиннадцатилетняя девочка почти такого же роста, как Агнета. Он очень переживал за свою дочь. Рослые женщины были тогда не в моде.

Хеннинг вел борьбу сам с собой. Однажды он уже обжегся. Его первая жена отняла у него уважение к себе. Он же старался во всем угодить ей, проявлял редкостное терпение и доброту — чего она вовсе не заслуживала — а в ответ получал лишь насмешки. Увалень, невежда и тому подобное — только это он и слышал от нее.

Вот это-то его и останавливало, когда он думал об Агнете.

Но теперь он почувствовал беспокойство. Она вся светилась изнутри, как это бывает подчас с влюбленными женщинами или же с теми, кто устремлен к какой-то возвышенной цели.

Хеннинг чувствовал, что она может ускользнуть из его рук. А этого быть не должно.

И он ходил туда-сюда по комнате битый час. Когда дети, наконец, вышли, он попросил Агнету ненадолго задержаться. Ему надо было поговорить с ней.

Она нервничала. То и дело посматривала на большие часы, висящие в гостиной между старинными портретами детей Силье.

— Я не знаю… я тороплюсь и очень занята, — сказала она, невольно трогая свою туго набитую сумку.

И Хеннинг снова заинтересовался тем, что там могло лежать. Ведь школьные учебники не занимали так много места.

— Прошу тебя, это важно, — торопливо произнес он, уже теряя самообладание.

Она кивнула, и дети вышли. Хеннинг снова пошел с ней в «школьную комнату», где им никто не мешал.

То, что она спешила куда-то, делало его крайне неуверенным в себе, и он говорил не совсем те слова, которые собирался ей сказать. Но он сказал, во всяком случае, что его дочери нужна мать — ах, какое оскорбительное объяснение в любви, это было худшее, что он мог сказать, — а потом добавил, что ему самому нужна жена. Не слишком изысканное признание, словно речь шла о бесплатной домоправительнице.

Агнета стояла, опустив глаза. На щеках ее горел румянец, подбородок и шея тоже покраснели. Она ответила не сразу.

— Спасибо, Хеннинг, но у меня есть одно предназначение…

Что это еще за ответ? И Хеннинг увидел сразу, что и она сама была в замешательстве от своих слов.

— Я имею в виду… Я не могу тебе дать ответ именно сейчас, — комкая слова, произнесла она. — Я…

Ее голос затих.

И Хеннинг понял, что, если он сейчас не сможет объясниться с ней, он потеряет ее. Взяв ее за руки, он сказал:

— Агнета, я хотел сказать совсем не то. Я испытываю… глубокую нежность к тебе. Я бы очень хотел, чтобы ты стала моей женой, потому что я не могу жить без тебя.

Он увидел, как глубоко она вздохнула. И, отвечая ему, она тщательно подбирала слова.

— Я с радостью принимаю твое предложение, — торжественно произнесла она. — И если ты дашь мне немного времени, я поставлю об этом в известность отца и мать. Но…

— Но я могу сам сходить к ним, — тут же сказал Хеннинг. — Я сначала должен был знать, что ты… что тебе по душе все это.

«Господи, — подумал он, — разве нельзя быть более непринужденным? Но таково наше время. Напыщенная мелкобуржуазность и лживый морализм, пришедший из Англии, где царствовала королева Виктория, распространился во всех странах Европы, в том числе и в Норвегии».

Агнета по-прежнему стояла, опустив глаза.

— Я… мне это по душе, — еле слышно прошептала она. — Но если ты запасешься терпением, ты скоро узнаешь… многое.