— Ненавижу домашнее хозяйство, — ответила Эрриэз. — Пора бы уж это усвоить, Кода.

«А кто его любит?» — подумал я, пожал плечами и отвернулся. Эрриэз за моей спиной покраснела, но мне до этого дела нет. Пусть краснеет, если ей так хочется.

Я прикинул расстояние от нас до дерева — скоро ли обещанный привал. Получалось, что не очень скоро.

Когда мы поравнялись, наконец, с деревом и уже осматривались на ходу в поисках дров и кольев, поднялся ветер. Дерево зашумело. Деревья любят преувеличивать. Их чуть тронешь, а они уже шумят, пытаются произвести впечатления. Хотя в целом деревья, насколько я их знаю, не трусливы, от опасности не бегают. И не только потому, что не могут. Вот тут я могу хоть на что поспорить.

Так вот, паше дерево зашумело и, как мне показалось, запело на разные голоса. По стволу пробежала хроматическая гамма — от самых низких нот до самых высоких — и оборвалось яростным визгом. Ствол затрещал и начал раскрываться, как саркофаг, поставленный вертикально. Медленно разошлась кора, обнажилась полая сердцевина, и перед нами предстала высокая темная фигура.

Если судить по внешнему облику, это был человек, уже немолодой, очень крепкий, облаченный в темно-синий балахон, перетянутый четырьмя поясами, последний из которых, серебряный, сползал на бедра. Впрочем, какой из него человек? Разве человеку придет в голову спать стоя, да еще внутри дерева? Он стоял неподвижно, скрестив руки на рукояти большого меча, и глаза его были закрыты.

— Так вот чего нам не хватало, — пробормотал Конан.

Существо раскрыло глаза и тут же снова опустило веки. Но я почувствовал, что теперь оно наблюдает за нами, внимательно, с недобрым интересом.

Ветер снова зашумел в высоте. Существо вздохнуло и сделало шаг вперед. Потом еще один.

Бесцветный голос произнес:

— Ты Конан из Киммерии явился сюда незваным и творишь беззакония. Ты умрешь.

Существо протянуло руку и, не глядя, указало на моего Конана. Я похолодел. Кем бы оно ни было — чародеем, духом дерева, оборотнем — человеку против него не выстоять. Я даже присел от волнения и крикнул:

— Беги! Конан сказал:

— Все в порядке.

Он даже не посмотрел на меня. Холодными синими глазами он разглядывал вылезшее из дерева чудище, которое было, с моей точки зрения, тем более жутким, что, за исключением некоторых неуловимых черт, очень напоминало человека.

«Убьет… Оно убьет его!» — в панике подумала Эрриэз.

«Без тебя тошно», — мысленно огрызнулся я.

Чародей поднял меч, и я услышал визг. Я обернулся. Эрриэз стояла, крепко сжав зубы, но голос был ее. Никогда раньше не слышал, чтобы визжали про себя. «Хорошо, что Конан не умеет читать мыслей», — подумал я, уже в который раз.

Киммериец обнажил меч. Сталь радостно вылетела из ножен, и над холмом зазвенела высокая певучая пота. Так звучал бы голос молодой девушки, если бы ей вздумалось запеть боевую песню какого-нибудь дикого племени, в которой и слов-то нет, один только яростный клич.

Песня утонула в лязге металла. Я бросился к Эрриэз, потому что вдруг понял, что стою слишком близко к сражающимся, и для меня это может плохо закончиться. Позаботившись, таким образом, о себе, я стал переживать за Конана.

Синий чародей был выше его на целую голову, и меч его был длиннее, чем у моего друга. Конана такие мелочи не смущали. Но негодяй, который отсиживался в дубе, мог пустить в ход магию, а это было гораздо хуже.

— Эрриэз, — сказал я, — ты можешь что-нибудь сделать?

Ее нечесаные желтые перья взметнулись из-под чепчика, так резко она мотнула головой.