— Я подумала, что точно попаду в рай, в то время как вы — человек грешный, и вам может повезти меньше, — утомленно отшутилась я.

Брик покачал головой.

— Я спрашиваю серьезно.

— Вы нужны этому миру, мастер, — криво улыбнулась я. — А потерю в моем лице никто даже не заметит.

— Ошибаешься.

Он действительно не был настроен на шутки. Я, в общем-то, тоже. Беда в том, что на серьезный разговор я была настроена и того меньше.

Я все-таки позволила себе съехать по стене на пол. Итай подоспел и опустился рядом.

— В любом случае не думаю, что заслуживаю особой благодарности, — пересиливая себя, призналась я. — В какой-то момент я была практически уверена, что откажусь от своего предложения.

— В какой-то момент я был практически уверен, что его приму, — ответил откровенностью на откровенность оман, и я поняла, что угрызения совести его мучают не меньшие. Угрызения совести и внутреннее смятение — то же состояние, что и у меня. — Хочешь выпить? — спросил он вдруг, испытующе глядя мне в лицо.

В том, что сам он ответил бы на этот вопрос утвердительно, сомнений не возникало.

— Хочу, — совершенно искренне сказала я, вздернув подбородок.

— Пойдем.

Удовлетворенно кивнув, он встал и протянул мне руку.

После пережитого меня начинала бить крупная дрожь. Скорее всего, чувство холода было обманчивым, и все равно к месту пришлось как прогревающее тело вино, так и магический камин, приведенный в действие Итаем. Не знаю, замерз ли он сам или обратил внимание на мое состояние, но его поступок в любом случае пришелся весьма кстати.

Вино потихоньку туманило мысли и разгоняло страхи. Оман пил быстрее меня, и я обратила внимание, что его поза стала более расслабленной. Откинув голову назад, он прикрыл глаза и шумно выдохнул.

— Второй раз в жизни почти смирился с собственной смертью.

Он спешно плеснул в бокал очередную порцию вина и сделал несколько глотков, словно это откровение срочно требовалось запить.

Развивать тему он явно не планировал, и, наверное, мне следовало промолчать, но алкоголь сделал свое дело, и моя сдержанность сошла на нет.

— А когда был первый?

Итай посмотрел на меня поверх бокала. Нагнанный вином туман развеялся, и это был взгляд совершенно трезвого человека. Опять бы мне промолчать, но я спросила:

— Это во время Второй шахенской войны, да?

Уголки его губ слегка дернулись, но до улыбки дело не дошло. Одарив меня еще одним продолжительным взглядом, художник небольшими глотками допил содержимое своего бокала.

Водрузив опустошенный сосуд обратно на высокий стол, Итай откинулся на спинку дивана и опустил голову, что-то разглядывая на каменном полу. Губы сжались в тонкую линию, и я уже уверилась в том, что ответа не получу, когда он все-таки заговорил.

— Я служил в отряде седьмой стрелковой дивизии, под командованием капитана Арада. Дело было перед самым окончанием войны, но об этом никто из нас еще не знал. Граница тогда постоянно сдвигалась то в одну сторону, то в другую, и к тому времени никто уже не мог толком понять, где наша территория, а где вражеская. С занятой позиции нас выбили, пришлось скрываться в лесах, но нас обнаружили и там. Арад погиб одним из первых. Отряд раздробили на части, многие полегли. В итоге я остался один. Долго бродил по лесу — или это мне тогда казалось, что долго. Потом все равно наткнулся на шахенцев. Уйти уже не удавалось, оставалось только найти оптимально подходящую для обороны позицию. Тут мне повезло. Или не повезло, это уж как посмотреть. Местность там каменистая, и я наткнулся на узкий вход в пещеру, которых в тех краях было пруд пруди.