С каждым вдохом становилось все легче, лекарство рас­ширяло забитые дыхательные пути, позволяя вдыхать новую порцию. Джани устранила самые острые симптомы приступа, но сердце до сих пор бешено билось — то ли от кошмара, то ли от того, что один из концов канюли выскочил и кислород посту­пал лишь в одну ноздрю. Джани поправила пластиковую тру­бочку и тут же почувствовала разницу. Взглянув на мониторы, она увидела, как растут показатели кислорода. Она откинулась на подушку и укуталась в одеяло.

Вот уже третий день Джани была прикована к больничной койке, третий день умирала от скуки в четырех стенах, прокли­ная свои слабые легкие. Ее часто навещали друзья, но задер­живаться тут надолго не хотел никто. И Джани их не винила. Кому охота смотреть на ее страдания? Она даже не позволяла медсестре менять постельное белье. Вряд ли она пахла розами.

Штора у ее койки отъехала в сторону. Джани не слышала, как доктор Пассман вошел в палату. Это был кардиохирург из Англии, лет шестидесяти. Он бросил работу сразу после раз­вода с женой и пошел работать доктором на «Золотом рассвете» в поисках тишины и спокойствия, а также чтобы лишить быв­шую жену алиментов.

— Я слышал крики, — сказал он, уделяя больше внимания мониторам, нежели пациентке.

— Очередной приступ. — Джани выдавила улыбку. — Уже третий день подряд. Кстати, этот был полегче. Кажется, я иду на поправку.

— Это уж позволь мне решать. — Он заботливо взглянул на нее. — Да ты вся синяя. У моей дочки хроническая астма, но чтобы так…

— Я привыкла. — Джани пожала плечами. — Первый при­ступ у меня был в пять лет, так что астма со мной почти всю жизнь.

— Кстати, у кого-то из родственников такое было?

— Ни братьев, ни сестер у меня нет, родители этим не бо­лели, хотя мама как-то говорила, что у ее матери была астма в детстве.

Пассман кивнул:

— Это семейное. Чистый морской воздух должен был об­легчить твое состояние.

— Я тоже так думала. Собственно, потому-то и устроилась на круизное судно. Ну и чтобы выбраться из унылого город­ка, где единственное развлечение — наблюдать за кораблями в порту.

— Скучаешь, наверное, по родителям?

— Я потеряла их два года назад, — тень грусти легла на ее личико, — в автокатастрофе.

— Мне жаль. Смотри-ка, ты розовеешь. — Пассман попытал­ся сменить тему. — И дышать вроде легче.

— Так вы меня выпишете?

— Боюсь, нет, милая моя. Не нравятся мне твои легкие.

— Напоминать вам о сегодняшней вечеринке, я так пони­маю, бесполезно? — с разочарованием спросила она. Если ве­рить часам на противоположной стене, праздник начался лишь несколько часов назад.

Дискотека была единственной возможностью персоналу как следует оторваться, с тех пор как «Золотой рассвет» покинул Филиппины пару недель назад. Все с нетерпением ждали этого вечера: официанты, горничные и свободные от работы члены экипажа, который, по счастливой случайности, состоял в ос­новном из чертовски привлекательных норвежцев. Кажется, даже кто-то из пассажиров собирался посетить мероприятие. Все только об этом и говорили.

— Именно так.

Дверь распахнулась, и в палату, благоухая духами, впорхну­ли Эльза и Карин, лучшие подружки Джани на «Золотом рас­свете». Они были на пару лет старше ее, обе из Мюнхена и про­работали здесь уже больше трех лет. Эльза была кондитером, а Карин работала в одну смену с Джани. Разодеты они были как павы. На Карин черное платье на бретельках, подчеркива­ющее пышную грудь, а на Эльзе — коктейльное платье, и, судя по отсутствию других полосок под облегающей тканью, больше ничего.