Ральф понимал ее логику, и в детективных романах, которые Дженни читала запоем – в романах Агаты Кристи, Рекса Стаута или Харлана Кобена, – это была бы кульминация последней главы, когда мисс Марпл, Ниро Вульф или Майрон Болитар разоблачают очередного преступника. Есть один непреложный факт, неопровержимый, как сила тяжести: человек не может находиться в двух местах одновременно.

Но если Ральф доверяет показаниям здешних свидетелей, значит, следует доверять и свидетелям, которые утверждают, что Мейтленд был с ними в Кэп-Сити. У него нет оснований не доверять этим людям. Раундхилл, Квэйд и Грант работают с Мейтлендом в одной школе. Они видят его каждый день. Как-то не верится, что трое учителей покрывают насильника и убийцу ребенка. Также не верится, что они провели больше суток в компании двойника, настолько похожего на Мейтленда, что никто ничего не заподозрил. И даже если он сам поверит, вряд ли Билл Сэмюэлс убедит в этом присяжных и судей, особенно если у Терри будет такой искусный защитник, как Хоуи Голд.

– Пойдем спать, – сказала Джанет. – Я дам тебе снотворное и помассирую спину. Не зря говорят, утро вечера мудренее.

– Ты так думаешь? – спросил он.

Олли удивил Фреда. Он был типичным угрюмым подростком, занятым только собой, и обычно даже не убирал свои грязные носки из-под журнального столика, если ему не напомнить трижды, но сегодня он сам вызвался помогать отцу, когда в десять вечера Арлин проводила последних гостей из нескончаемого потока. Ближе к семи друзья и соседи начали потихоньку расходиться, и Фред надеялся, что к восьми все закончится – видит Бог, у него голова разболелась кивать на все заверения, что Фрэнки сейчас на небесах, – но потом пришла новость, что Терри Мейтленда арестовали за убийство Фрэнки, и к ним опять повалили толпы сочувствующих. Эта вторая волна гостей и вправду напоминала гулянку, пусть даже и мрачную. Вновь и вновь Фред выслушивал, что а) в это трудно поверить, б) тренер Ти всегда казался таким приличным человеком и в) смертельная инъекция в Макалестере для него слишком мягкое наказание.

Олли носился туда-сюда между гостиной и кухней, собирал стаканы и грязные тарелки и загружал их в посудомоечную машину с таким знанием дела, какого Фред от него никак не ожидал. Когда машина наполнилась, Олли ее запустил, а сам принялся ополаскивать и складывать в раковину оставшиеся тарелки, чтобы отправить их в мойку вторым заходом. Фред собрал всю посуду со стола в кабинете и со столика для пикника на заднем дворе, куда гости ходили курить. Сегодня в доме у Питерсонов побывало не меньше пятидесяти человек: все соседи, сочувствующие из других частей города, отец Брикстон и его многочисленные почитательницы (его оголтелые фанатки, подумал Фред) из церкви Святого Антония. Они шли бесконечным потоком, скорбящие и зеваки.

Фред и Олли занимались уборкой молча, каждый был погружен в свои мысли, каждый переживал свое горе. Они столько часов принимали искренние соболезнования – да, справедливости ради надо сказать, что все соболезнования были искренними, даже от незнакомых людей, – что у них уже не осталось душевных сил, чтобы утешить друг друга. Может быть, это странно. Может быть, это печально. Может быть, это и есть пресловутая ирония судьбы. Фред слишком устал и был слишком подавлен, чтобы размышлять об этом.

Все это время мать убитого мальчика сидела на диване в гостиной. Сидела, глядя в одну точку, в своем лучшем шелковом платье, которое надела к приходу гостей, и обнимала себя за полные предплечья, словно ей было холодно. Она не сказала ни слова с тех пор, как последняя гостья – старая миссис Гибсон из соседнего дома, которая вполне предсказуемо ушла позже всех – наконец-то сообразила, что пора и честь знать.