И вздрогнул от страха и радости: Цмок, как ни в чем ни бывало, лежал возле норы и равнодушно смотрел на меня! Был он не такой уж и большой, как это любят рассказывать, — от головы до кончика хвоста в нем не было и шести саженей. Голова была одна, очень поганая. Глазки маленькие, красные, шея длинная, а на горбатой спине торчал острый шипастый гребень. А сам он был грязно-серого цвета, весь в мелкой чешуе. Какая гадина! Я сделал шаг ему навстречу и крикнул:

— Эй, Цмок! Я, пан князь Юрий Зыбчицкий, пришел отомстить тебе за своего отца и за своего брата. Я хочу убить тебя. Защищайся, если сможешь!

В ответ он только поднял голову и широко зевнул. Зубы у него были страшенные, а из пасти так гадко разило, что просто хоть ты падай от одури. Я засмеялся и сказал:

— Ну, дурень, как знаешь! — и выхватил саблю.

Мои товарищи встали по обе стороны от меня и подняли пики. Четверо слева и четверо справа. Пан Грютти стоял совсем рядом со мной и тяжело дышал. Мы стояли и не шевелились. Цмок тоже не спешил. Он внимательно смотрел на нас и ждал, что будет дальше. Пан Грютти сказал:

— Не верь ему, пан Юрий. Видишь, как он весь подобрался? Сейчас он прыгнет…

Точно! Так оно и было: Цмок вдруг вскочил и прыгнул в нашу сторону. Потом еще прыгнул, еще!

— Ш-шах! Пики! — крикнул я, а сам тем временем чуть отклонился в сторону.

И очень вовремя! Цмок уже прыгнул прямо на меня, да промахнулся! Мои товарищи тут же, с обеих сторон, воткнули в него свои пики! А я рубанул ему прямо по шее, под челюсть! Попал прямо в артерию! Черная, гадкая, липкая кровь хлынула, как из бочки! Цмок завизжал, заверещал, попытался вскочить!..

Но мы не дали ему этого сделать! Мои товарищи яро кололи его пиками, а я рубил его, рубил, рубил — и все по шее, по шее, по шее!..

Пока не перебил ее, пока не отрубил ему его гадкую, подлую, мерзкую голову! Тогда кровь хлынула еще сильней, меня всего залило кровью — и мой и без того красный жупан, и мою ослепительно белую златоградскую епанчу, и лицо, и руки, и волосы, нос, глаза, рот — все, все, все! Я тогда чуть не захлебнулся. Да я и захлебнулся бы, но тут пан Грютти — дай Бог ему сто лет всего, чего он только захочет, — пан Грютти схватил меня за руку, оттащил в сторону и закричал мне прямо на ухо:

— Пан Юрий! Он уже убит! А мы живы! Хей! Хей!

Остальные тоже подхватили:

— Хей! Хей!

Я утирал лицо, смотрел на них и удивлялся. А что! Всегда такие сдержанные и немногословные, они тогда кричали, как малые дети. Значит, им было очень радостно. А я чувствовал себя просто очень сильно уставшим. Я отвернулся от них и увидел валявшегося на земле дохлого Цмока. Рядом с ним валялась его голова. В небе светило солнце, небо было чистое. Солнце было уже низко, оно должно было вот-вот зацепиться за вершины деревьев. Мои товарищи перестали кричать, наступила полнейшая, гнетущая тишина.

Вдруг земля, как мне показалось, дрогнула! Я испугался и упал на землю. Я лежал и не шевелился, я даже затаил дыхание. Мои товарищи стояли неподалеку и настороженно наблюдали за мной. Но мне было не до них, я не хотел им ничего объяснять, я лежал и слушал землю…

Но земля больше не дрожала. Она не прогибалась, и не трещала, и даже не стонала, как это порой случается перед войной. Она просто была крепка и молчалива, как обычно. Вот так-то вот, подумал я, Цмок сдох, а земля как стояла, так и стоит. И так она всегда будет стоять! Слава Богу, ничего с ней не случилось. А то ведь как я этого боялся: вдруг, думал, только зарублю я этого гада — и сразу все вокруг провалится и рухнет на дно морское. Но вот ничего же не рухнуло! Значит, все, что об этом гаде говорили, — это наглая, бесстыжая брехня, никакой это не Цмок, а просто самый обычный древний зверь, очень редкий, но обычный, называется он динозаврус, мой брат был прав.