Но сил у меня уже совсем никаких не было, я закрыл глаза и крепко-крепко заснул.

Когда я проснулся, было уже утро следующего дня. Я лежал на мягкой подстилке из свежих березовых веток. Неподалеку горел костер, возле него сидели мои селитьбенские попутчики и вполголоса о чем-то переговаривались между собой. Был там и пан Белькевич. Он молчал. Мы все еще оставались на старых вырубках, правда, уже не возле Цмоковой норы, а довольно-таки в стороне от нее, ближе к пуще. Утро было тихое, солнечное. Я посмотрел на свои руки. Они были в засохшей крови. Значит, подумал я тогда, я его все-таки убил. Он сдох! Ночь прошла, я спал, а он мне не снился, это меня тоже очень обрадовало.

Только одно меня тогда немного беспокоило — то, что как-то уж очень легко мы вчера с ним расправились. Ведь кто только на него не выходил — и всех он всегда убивал и сжирал, а тут вдруг как-то все получилось быстро и просто, как будто зубра затравили. Не нравилось мне это. Чем больше я думал об этом, тем больше не нравилось. Потом мне даже такое подумалось: может, я его вовсе и не убил? Подумав так, я сразу резко сел и посмотрел в сторону его норы.

То, что я там увидел, меня сразу успокоило. Еще бы! Там на его толстенной, здоровенной туше сидела целая стая воронья, они его молча клевали. Им даже каркать было некогда, вот как они старались!

У костра уже заметили, что я проснулся. Теперь все они смотрели на меня. Вид у них был какой-то странный, как будто случилось что-то недоброе. Я встал и попросил, чтобы мне дали воды умыться, смыть кровь…

И только тут я увидел, что позади них, по другую сторону костра, лежит череп Цмока. Именно не голова, а уже один голый череп. Экое страшилище, с удовлетворением подумал я, и как это мы умудрились его завалить?!

Один из панов пана Грютти, пан Самс, стал поливать мне на руки из котелка. Я умывался и поглядывал на череп. Добрый будет трофей, думал я.

Потом я подошел к костру. Мне дали мяса и вина. Я был очень голоден, я жадно, быстро ел, прямо как ворон…

Вот как только я подумал про ворона, мне сразу расхотелось есть. Да и вино было красное, я от него тоже отказался. Я повернулся к пану Белькевичу и спросил у него, как обстоят дела в Зыбчицах и что говорят люди о гибели Цмока.

— Или они по-прежнему его боятся? — насмешливо спросил я.

К моему удивлению, пан Белькевич был настроен весьма серьезно и потому на мой вопрос ответил так:

— Зыбчицы город большой, там у каждого на все свое мнение.

— Так ты что это, — недовольно спросил я, — хочешь сказать, что там есть и такие, кому наше вчерашнее дело пришлось не по нраву?

— Нет, — усмехнулся пан Белькевич. — Таких, кто бы печалился о Цмоке, у нас нет. Но зато есть много других, которые не верят в то, что ты его действительно убил.

— А это тогда что?! — гневно воскликнул я и указал на череп.

— Га! — уже тоже гневно воскликнул пан Белькевич. — Я-то вижу, что это такое. Я видел и то, как ты его убил. А вот поди им скажи, докажи!

— А чего к ним ходить?! — вскричал я. — Пускай сами сюда придут и посмотрят.

— Они не придут. Не хотят.

— Ну тогда я к ним приду! — Тут я вскочил и продолжал: — Приду и принесу им эту страшидлу. Пусть любуются!

— Боюсь, — сказал пан Белькевич, — что они смотреть на это не захотят. Да и тебя самого они в город до себя не пустят.

— Как так?

— А очень просто, ваша мость. Вот как меня до себя не пустили, так теперь и тебя.

Подобное известие меня просто ошеломило.

— Что?! — не поверил я. — Тебя, своего каштеляна, они не пустили?

— А что здесь такого? — совершенно спокойно ответил пан Белькевич.