Валерий Смирнов. Чужая осень (сборник)
Чужая осень
1
Несмотря на то, что в небольшом зале ресторана «Арагви» душно, я сижу в тщательно подогнанном бархатном костюме-тройке, который надел во второй раз в жизни. Что поделаешь, в нашем разговоре импозантный вид должен сыграть не последнюю роль при определении размера моего гонорара. Давно заметил, классический костюм почему-то вызывает у людей больше доверия, чем джинсовый. Мой собеседник благоухает запахом французского одеколона, слегка разбавленного привкусом отечественного пота, и лениво ковыряет вилкой холодные купаты, полуприкрытые относительно свежей зеленью. Можно подумать пришел он сюда только из-за этих сосисок с необычным названием, ради которого и делают свои заказы приезжие. Впрочем, торопить события не нужно и я делаю совсем маленький глоток коричневого кофе, именующегося почему-то черным. Так проходит еще минута, а затем он, откинувшись на спинку стула, медленно произносит фразу, заключающую целое открытие: — Для нашего дела вы мне кажетесь слишком молодым… — Со временем обязательно постараюсь исправить этот недостаток, — моментально цитирую услышанные когда-то слова. Он пожевал губами, словно раздумывая, доедать свою порцию или продолжить разговор и пробормотал, доставая белоснежный платок из нагрудного кармана: — Невыносимая жара… Его поведение было оправданным, только впечатление общей рассеянности портили глаза: большие, серые, умные, плохо гармонирующие с розовой, покрытой испариной, лысиной. Глаза человека, привыкшего рассчитывать ходы до мелочей, находясь в слегка расслабленном состоянии, что всегда отупляюще действует на собеседника. Промокнув платком краешки губ, он спросил: — А не кажется ли вам, что названная сумма… — Не нужно выдавать сомнения собеседника за собственные, это может привести к тому, что вы сами сможете поверить в нереальность суммы. — Откровенно говоря, она мне не кажется такой уж нереальной. — Здесь вы правы. Но только по той причине, что это — лишь аванс. Он вскинул брови, но серые глаза не выражали ни сомнения, ни удивления. — В таком случае удовлетворите любопытство, какова же полная сумма? Теперь пришел мой черед потянуть время. И хотя все было определено заранее, я медленно достал сигарету, несмотря на материнское предупреждение минздрава, размял ее, как следует, пустил из ноздрей голубые струйки дыма в сторону собеседника и, не торопясь, начертил в углу салфетки четырехзначную цифру. Он внимательно изучил листок, словно это было по крайней мере завещание в его пользу, отложил шероховатую бумажку в сторону и, слегка прищурив глаз, протянул: — Тогда мне придется обратиться к кому-то другому. Эти слова зазвучали торжественно, как приговор суда. И хотя я знал, что он все равно никуда не денется, не смог отказать себе в маленьком удовольствии: — В таком случае советую обратиться в милицию. Он снова откинулся на спинку стула, но на этот раз в состояние, предшествующее сну, не впал. — Я бы не рекомендовал вам вести себя так нахально со старшими. — Названная цена, — не обращаю внимания на эту нотацию, — лишь четвертая часть стоимости вещи… — И если возьметесь за меньшую сумму — просто уважать себя перестанете, — сыронизировал он, поднося спичку к бумажке с цифрами. Уголок салфетки осветило зеленоватое пламя, цифры вспыхнули и тут же погасли, бумажка свернулась, заиграла желтыми злыми искорками и обуглилась на дне пепельницы. — Иногда человек тратит целую жизнь, чтобы достичь самоуважения, — я не скрывал удивления по поводу традиционного обряда из плохих детективов. |
