Гриша открыл не сразу, тщательно вытер тряпкой руки, поздоровался и пригласил в фотолабораторию, которая когда-то была одной из комнат его квартиры.

Мельников слушал внимательно, не прерывая творческого процесса. Отпечатки мальчика, писающего на фоне Эйфелевой башни, летели в проявитель, тщательно вымывались в воде и продолжали свое путешествие к закрепителю.

— Вообще-то я болен, — резюмировал мое повествование Григорий, — поэтому и занимаюсь такой работой. Граверы заказали. Но за минуту я делаю четыре фото, на каждом имею двадцать пять копеек.

— Время будет оплачено, — лаконично убеждаю столь занятого человека.

Мельников удовлетворенно хмыкнул и спросил:

— А чего тебе так волноваться? Дело это, в принципе, выеденного яйца не тянет. Погорел же твой дед. В самом крайнем случае именно из него сделают козла отпущения. От силы, что грозит тебе — пойти вагончиком с выговором.

— Меня не устраивает, если в точке вообще начнут копать. Неинтересно. Кроме того, и в волчьей стае есть козел отпущения, если мы о нем заговорили. Что тогда делать бедному человеку, вроде меня?

Гриша на мгновение прекратил свои манипуляции и задал коварный вопрос:

— Ты давно читал детские сказки?

— Во всяком случае, тебе я сказку не рассказываю.

— Ты меня не понял. Когда я был маленьким и читал сказки, заметил в них одну закономерность: богач, как правило, был жадным, глупым, а бедняк — умным, благородным, бескорыстным и всегда оставлял богатея в дураках. В конце концов добро побеждало зло в лице толстосума.

— И какое отношение это имеет к нашему делу?

— Почти никакого. Только ведь твоя точка не дает того навара, чтобы за ней так убиваться. Ну уволят даже тебя, по собственному желанию, разумеется, так ты другую найдешь. То есть тебе, как тому бедняку, терять нечего. Ты запрограммирован на победу в данной ситуации, потому что спортзал — не склад, не кабак, не магазин, да и бумаг после себя не оставляешь, накладных всяких, которые легко проверить.

— Может, ты хочешь сказать, что пора бросать эту висячку и переквалифицироваться? В богачи так называемые?

— Нет, в бедняки. Но не такие, как ты, а самые настоящие, ты заметил, что у нас лучше всего живется людям, получающим небольшую зарплату? И к этому все привыкли. Кого удивляет, что бармен ездит на своей машине? Никого. А если на ней ездит сторож, да еще относительно молодой человек, это вызывает подозрение, потому что все понимают: его основной навар лежит вне поля официальной деятельности. Поэтому кое-кому может показаться любопытным, откуда ты добываешь деньги.

— Гриша, в твоем рассказе есть противоречие. Бармен оставляет после себя массу бумаг, а я — нет.

— Но бармен заранее знает, когда эти бумаги будут проверять — и в этом вся разница. Не нужно только быть жадным сказочным богатеем, делиться с ближними, и все будет в ажуре.

— Меня это не греет.

— Не греет, потому что тут за бабки надо вкалывать, а ты этого явно не любишь. Небось, вовремя прийти на работу для тебя уже трудовой подвиг.

— Может, ты и прав, однако сказки твои имеют еще и концовку, которая меня устраивает. Бедняк в конце концов становится состоятельным человеком или женится на царской дочке и берет неплохое приданое. Полцарства, если не ошибаюсь?

— Тебе это не грозит. Потому что в данной ситуации богач и бедняк — это мы с тобой. Только сказки эти сочинялись так: один из безделия выдумывал их, и соответственно ходил в дырявых штанах, а другой вкалывал, занимался практическими делами, поэтому ему, а не сочинителю доставались все блага жизни.