И несмотря на это, дед любит своего сына. Странно, но мир устроен так, что держится он на родительской любви, слепой, безрассудной. Дети могут позволить себе не любить родителей, но родители не в силах отказаться от них — инстинкт, заложенный мудрой природой, иначе бы человечество не выжило.

— Слушай, дед, давай к девочкам сходим или тебе моральный кодекс не позволяет? — пытаюсь оторвать деда Левку от грустный мыслей.

— Где ты есть, — оживляется дед, — то, что я забыл, вы еще не знаете.

— Куда нам до вашего геройского поколения, мы даже групповым сексом занимаемся, чтобы сачковать легче было.

— А вы вообще всю жизнь просачковать хотите, — неожиданно серьезно ответил дед. — Твое поколение работать не любит, вам только готовенькое подавай. Думаешь, я не знаю, где ты сейчас вкалываешь?! Как это… Где бы ни работать, только б не работать, только б не работать, так, по-моему, вы рассуждаете? Мы шли куда труднее. А ты, считай, полжизни с саблей пробегал, а теперь и вовсе работать не хочешь: стыдно сказать, человек с высшим образованием занимает место чуть ли не сторожевой собаки.

— Дед, не трогай мою работу, она мне дорогой ценой досталась.

— Ну, конечно, ты ведь заплатил лучшими годами за право вести паразитический образ жизни.

Я промолчал о том, что заплатил за свое место не только этим, но и наличными, и спросил:

— А что, по-твоему, я должен был делать?

— По специальности трудиться, на тебя государство не для того столько денег истратило, чтобы ты, как Шарик, на воротах сидел.

— Дед, я сижу, как Шарик, за сто рублей в месяц. Это чуть меньше, чем пришлось бы получать, работай я по специальности…

— Да если бы все так рассуждали, люди бы до сих пор на деревьях сидели. Разве мы для того столько вынесли, чтобы из-за таких, как ты, все прахом пошло?

— Таких, как я, мало, так сказать, отдельные негативные явления.

— Нет, вас не мало. И самое неприятное, что ты стал как бы моим личным врагом, потому что опровергаешь все то, ради чего я жил. Мне скоро на тот свет, но все-таки я счастливее тебя. У меня была вера. А что у тебя?

— Ты сказал была…

— Извини, есть, я не мог, не имел права прожить свою жизнь напрасно; мы много строили, воевали, защищая не только страну, но и тебя, неродившегося, и верили, что твое поколение…

— Извини, дед, но мое поколение окрестило себя потерянным. Можешь верить во что угодно, но лично мне верить не во что.

— И в высшую цель нашего общества?

— Дед, пойми, что ваша ошибка и заключается в том, что вы рассматривали общество как единый монолит, забыв о том, что общество состоит из отдельных людей. И не каждый из них думает так, как ты.

— Но ведь в конечном счете разум должен победить и будущее будет у всех одно, у всего человечества.

— Человека нельзя к добру привести силой, даже при помощи правильных решений. Кстати, почему у нас любое правительственное решение принимается единогласно, под бурные аплодисменты, переходящие в овации? Неужто нет ни одного несогласного, думающего иначе?

— Ты так говоришь, как будто мы с тобой на разных полюсах жизни.

— Нет, дед, мы на одном полюсе. И если нужно будет, я, как и ты сорок лет назад, пойду в бой за Родину, как шли до меня веками все, согласные и несогласные.