И у меня, безусловно, тоже. Начинает быстрее биться сердце, потом леденеют руки и ноги… Хорошо, что сейчас, а не тогда, когда я за пультом.
Я узнал, что, помимо дыры в модуле гравитроники, мы получили уйму микропробоин по всему корпусу. Что у нас травят баки с горючкой и окислителем, что за последние два часа мы потеряли столько воздуха, сколько не смогли бы израсходовать за двое суток…
– Садыкова и Носова убило в гравитронной… Рустама – сразу, осколок сквозь него пролетел, а Сашка просто не добежал… Я успел под створкой люка проскочить, а он там остался…
Вот еще одна исповедь. Сидит на воздухе, придерживаясь за койку, занятую Крылатым осназовцем, наш мичман-гравитронщик и словно нехотя, по фразе, изливает то, что у него на душе.
– Пацаны в пакетах сейчас лежат. Во вспомогательном модуле.
– Война есть война, – отвечает ему Толя Беркович. – Осталось, что похоронить, – и на том спасибо.
– За что – спасибо? – не понимает мичман. – Кого мы спасали? Кого мы должны были спасти? – спрашивает он ближайшего Крылатого. Осназовец молчит.
– В самом деле, – неожиданно решает поддержать мичмана старший инженер Эдик Озерян. – Кто из вас старший по званию? – обращается он к Крылатым.
– Мое звание соответствует вашему званию капитана. – Один из Крылатых расстегивает ремни, которыми он прикрепил себя к койке, и выплывает в проход. В его движениях – грация бойца, натренированного сражаться в любых условиях. От ноля «же» до двух и даже трех. Крылатый зависает подо мной. – Я – командир группы особого назначения. Мое имя – Сааведа.
– Так кого мы спасали? – вновь повторяет вопрос мичман. – Военнопленных? Заложников? Кого?
– Значит, так, союзники… – капитан Сааведа вздыхает, обводит кубрик взглядом, затем говорит бесцветным тоном: – Мы не вправе разглашать какую-либо информацию о нашей миссии. Мы – солдаты, и вы – солдаты. Все мы выполняем приказы и друг друга понимаем, верно?
Молчание. Сопение. И внезапно громким кажется гул вентиляции.
– Верно, капитан, – отвечает Озерян. – Мы не знали, что ваше задание секретно.
– Не спрашивайте ничего, союзники, – Сааведа снова подтягивает себя к койке. – Скоро мы покинем ваш корабль.
– Да понятно, капитан, – говорит Беркович. – Это нервы у всех после битвы шалят.
– Конечно, – соглашается Сааведа, и на его лице появляется ледяная усмешка. Немного жутковатая, на мой взгляд.
Вялый разговор продолжается больше часа, затем звучит сигнал – предупреждение о предстоящем маневре; Задорожный готовился вывести ЛК-50 на траекторию сближения со станцией Крылатых.
Какое-то время ощущалось ускорение, направленное в сторону кормы. Наши спальники прижало к подволоку, как прижимает водоросли ко дну подводным течением. Потом снова наступила невесомость. Мы с Кучером перекинулись парой слов и решили вернуться в рубку, хотя нас не вызывал командир, и мы могли отдыхать со спокойной совестью. Но в переполненном кубрике оставаться желания не было. К тому же предстояли не обычные сближение и стыковка с любой из станций Союзнического флота, а с какой-то зашифрованной ерундой на орбите Убежища.
Я занял свое место, надел шлем и перчатки. На фоне сиреневых облаков секретная станция Крылатых выглядела черной кляксой. Задорожный справлялся с нашей «элкой» на «отлично». Был он пилотом опытным и вдоволь налетался на стареньких КК в те годы, когда я еще протирал штаны в Академии.
– Что говорят союзники? – поинтересовался Любимов. |