|
«Ты правда меня любишь, Рубен?» Она смотрела прямо в глаза, не отводя взгляда, ждала, что он произнесет какой‑то неведомый пароль. «Ты правда хочешь меня?» В ответ он прижался пульсирующим членом к ее животу. Она отпрянула, но он взял ее руку и положил туда, где все ныло от желания, чтобы она почувствовала его эрекцию, поняла, как страстно он ее хочет, как ждал этого момента, как много думал о ней. «Прекрати!» – крикнула она, и все тело ее напряглось. Он попробовал дотронуться до нее, но она уклонилась от его руки. Улыбка на лице Анжелы погасла, а он все не мог вымолвить ни слова, и она оттолкнула его и убежала из сада, обратно, к другим гостям. Он догнал ее, попытался обнять сзади. Ну скажи хоть что‑нибудь, чертов ты идиот! Прошепчи ей на ухо те слова, что она так жаждет услышать! Но слова так и не сошли с его губ, поскольку ни тогда, ни даже сейчас, пятьдесят лет спустя, он не знал, что должен был сказать, дабы ход истории изменился. «Ты правда любишь меня?» Чем на это ответить? Любовь ведь нельзя ни взвесить, ни измерить. Вырвавшись из его рук с яростью, которой он не смог понять, Анжела весь оставшийся вечер даже не смотрела в его сторону. А потом – потом было уже слишком поздно.
Рубен поднял бледно‑голубые глаза к вечернему небу и зашмыгал носом. В последнее время у него часто случались приступы меланхолии. Ребенком плачешь оттого, что ударился или обиделся, а в старости слезы наворачиваются на глаза, если вдруг услышишь песню своей юности или вспомнишь давнюю любовь. Рубен поправил штаны, тихонько усмехнувшись: тело вон тоже помнит. Высоко над голубятней кружила стая голубей. Рубен замер и стал наблюдать, как птицы садятся на жестяную крышу и прогуливаются, воркуя, взад‑вперед, перед тем как забраться внутрь домика на ночь. Он мог отличить каждого и всех знал по имени: генерал фон Шнейдер, мистер Поморой, сэр Тоби, мистер Уинтерботтом, Паникер, Какао и Голубчик Свен – теперь они все толкались и щипались у дверцы, торопясь зайти внутрь, где их ждали голубки с детишками и ужин. Изо дня в день процедура одна и та же. На коньке у самого края крыши сидел незнакомый голубь. Должно быть, он примкнул к стае, когда та летела домой. Крупная птица с белой головой и туловищем в едва приметную коричневую крапинку. Судя по всему, самец. Надо бы разглядеть его поближе. Рубен наклонился, чтобы пройти в низенькую дверь сарая, и поднялся по скрипучей деревянной лестнице наверх – на чердак‑голубятню. Затем он прокрался к мешку с конопляным семенем – угощением, которое поможет приманить новичка. Отрегулировав дверцу и решетки так, чтобы птицы свободно заходили внутрь, но не могли выйти наружу, Рубен выжидал в темноте сарая, пока заходящее солнце окрашивало небо и море в золотисто‑багряные цвета, оставляя на поверхности воды пламенеющую дорожку. Птицы дрались за корм: фон Шнейдер ущипнул Уинтерботтома в голову, а тот ответил сопернику щипком в крыло. Рубен всегда считал: зря голубя назначили символом мира, ведь нет птицы агрессивней и деспотичней. Но то, что голубь – олицетворение любви и верности, – истинная правда. Быстрей всего летят голуби, чьи самки высиживают яйца или выхаживают птенцов. Такие самцы готовы выложиться по полной, чтоб как можно быстрее оказаться дома, и это стоит учитывать, отбирая птиц для соревнований. Рубен уже начал прикидывать, кого из своих питомцев возьмет участвовать в соревнованиях почтовых голубей, которые местный клуб устраивает в эти выходные. Птиц планировалось выпустить ранним утром субботы с острова Готска‑Сандён. Предварительно владельцы голубей синхронизировали механические часы, выставив точное время, чтобы впоследствии избежать горячих споров при подсчете средней скорости полета. Находились, конечно, и те, кто мухлевал. Петер Седеррот, например, просверлил едва заметное отверстие в стеклянной крышке часов – там, где в названии производителя буква «О». Таким образом, с помощью простой иголки он мог остановить отсчет когда угодно и зарегистрировать лучший результат. |
