Вскоре, к нему подошел другой орк, старый, худой, сутулый, волосы с проседью, лицо морщинистое. Одет в килт, как мужчины, а рубашка на нем, как у женщины.

— Шаман, что будем делать? Еды не хватает. Мы здесь уже так давно, что выбили всю дичь в округе, а женщины выбрали все коренья и стебли, которые можно есть. Но уйти на другое пастбище или выследить какое-нибудь племя для грабежа, мы сейчас не можем, пока из яиц в кладках не вылупятся детеныши ящеров.

— Вождь, я же просил у тебя в жертву кровь и жизнь орка, для ритуала вызова Духов предков, чтобы они подсказали правильный путь, — ответил Шаман.

Вождь зло ответил:

— И я дал тебе раба, а ты его умудрился упустить. Спохватился поздно, и он успел убежать так далеко, что мы не сумели его догнать. Он уплыл в Океан, став бесполезным кормом для рыб.

— Не я его связывал так, что он сумел снять веревки, — возразил Шаман. — Так что, здесь нет моей вины.

— Не спорь! — грозно рыкнул Вождь. — Если я дам тебе для ритуала в жертву троих самых мелких детей рабынь вместо одного взрослого, они все равно бесполезные лишние рты, тебя это устроит?

— Да. Но к ритуалу снова надо готовиться. Так что, только к завтрашнему вечеру я буду готов.

— Договорились. Иди, готовься и пока ничего никому не говори, — распорядился Вождь.

От всего услышанного я пришла в настоящий шок — в горле встал комок, дыхание затруднено, приходится делать форсированный вдох и выдох, сердце забилось как бешенное. Эдмунизэль, увидев мое состояние, положил руку мне на голову, пригнул ее к земле и успокаивающе погладил ладонью. Так! Мне надо собраться и подумать, как спасти детей!

Перебирая всевозможные варианты, поняла, что хотя бы минимальные шансы на успех возможны только если этих троих детей определят заранее, и они какое-то время будут изолированы. Тогда можно пытаться их выкрасть. Сделать это возможно только ночью, когда большинство орков спит. Дети, конечно, добровольно с нами не побегут, значит надо чтобы Эдмунизэль все время ментально им внушал, что мы их спасение. От призрачной надежды я немного успокоилась.

Стадо медленно перемещалось вокруг стойбища, и мы вместе с ним переползали с места на место, наблюдая за происходящим. Одна орчанка, на гончарном кругу лепила из глины миски и кувшины. Другая, что-то шила из кожи. Третья, на примитивном деревянном станке, представляющим собой деревянную раму с натянутыми нитями, ткала ткань. Какой-то орк, камнем на камне правил наконечник для копья, другой, ремонтировал треснувшее колесо кибитки.

Скользя взглядом по стойбищу, я пыталась понять, где место для рабов. Наверное, вон там, около кибитки, которая вся в заплатах, оси прогнулись, да и орчанок закованных в цепи и занятых делом, рядом, больше всего. Я поняла, что не ошиблась, когда Вождь, выйдя из своего шатра, подошел к этой кибитке, что-то говоря. Вскоре, там собрали восемь детей. Вождь пальцем показал на троих самых маленьких, насколько могу судить с такого расстояния, мальчика лет пяти и двух девочек лет семи. Одна орчанка, громко завыв, бросилась на колени, в ноги Вождю. Он оттолкнул ее ногой и ушел в свой шатер. Она, громко рыдая, прижала к груди двоих детей — мальчика и девочку. Вторая орчанка, обреченно ссутулившись, взяла другую девочку за руку и молча увела ее в кибитку. Мое сердце разрывалось от жалости и сочувствия к ним, и зрела злая уверенность, что если выживу, сделаю все возможное, чтобы изменить сознание орков и повернуть в сторону гуманизма.

Больше никаких значимых событий не происходило, и я сосредоточилась на попытке разобраться с вооружением орков. Кроме длинных копий и щитов, которые были на виду, разглядела у некоторых мужчин такие же сабли, как у Вождя, у многих на поясе висели кинжалы. Утром видела орков с примитивными копьями и с луками, которые отличались от эльфийских, были более грубыми, простыми, из цельного куска древесины, плоскими и значительно меньше размером.