В качестве иглы можно было использовать только нечто вроде тонкого шила, при помощи этой так называемой иглы погонщики чинили порванную сбрую, но Дугал вытянул руку и отвернулся.

— Я не боюсь крови, — объяснил он, — но у меня нет желания видеть собственную.

Он уселся на камень и крепко стиснул зубы — видно было, как у него подрагивают челюстные мышцы. Ночь была прохладная, но на лбу у Дугала крупными каплями выступил пот. Один раз он попросил меня на минутку перестать и отвернулся в сторону, бледный, в полуобморочном состоянии, но справился с собой и снова протянул мне руку.

К счастью, один из владельцев таверны предпочел заплатить налог за эту четверть года в виде бочонка виски, и теперь оно чрезвычайно пригодилось. Я пользовалась им, промывая открытые раны, а затем предоставляя пациентам возможность лечиться самим, если они того пожелают. После завершения своих обязанностей врача я и сама пропустила глоток-другой. Выпила я с удовольствием и с не меньшим удовольствием улеглась на свое одеяло. Луна клонилась к закату, и я дрожала наполовину от холода, наполовину от нервного потрясения. Было так хорошо оттого, что Джейми лежит рядом и крепко прижимает меня к своему большому теплому телу.

— Они не вернутся, как ты считаешь? — спросила я, и Джейми в ответ покачал головой.

— Нет. Это был Малкольм Грант и два его сына, старшего я ранил в ногу. Сейчас они уже должны быть дома в своих постелях, — сказал он, потом погладил меня по голове и добавил: — Ты сегодня много поработала, милая. Я тобой гордился.

Я повернулась и обняла его за шею.

— Но не настолько, насколько я гордилась тобой. Ты держался великолепно, Джейми. Я никогда не видела ничего подобного.

В ответ он фыркнул пренебрежительно, но, думаю, был доволен похвалой.

— Это всего лишь набег, Саксоночка. Я к ним привык с четырнадцати лет. Это так, забава. Совсем другое дело, если сражаешься с тем, кто по-настоящему хочет тебя убить.

— Забава, — повторила я ослабевшим голосом. — Вот уж действительно.

Он обнял меня сильнее, одна рука скользнула вниз, к подолу моей рубашки. Стало ясно, что горячка недавнего сражения обратилась теперь в иной вид возбуждения.

— Джейми! Только не здесь! — Я отодвинулась и одернула подол.

— Ты устала, Саксоночка? — озабоченно спросил он. — Не беспокойся. На этот раз недолго.

Он работал уже обеими руками, задирая мне подол.

— Нет! — решительно заявила я, помня о двадцати мужчинах, лежащих в нескольких футах от нас. — Я не устала, но рядом с нами спят двадцать человек!

— Недолго они проспят, если ты будешь продолжать разговор. — Он навалился на меня, коленом раздвинул мне ноги, и я почувствовала, что поддаюсь — даже не ему, а себе. Двадцать семь лет хорошего воспитания уступили позиции тысячелетнему инстинкту. Разум восставал против того, чтобы мною овладели на голом камне, поблизости от спящих солдат, а тело с этим мирилось и, более того, отвечало на призыв. Джейми поцеловал меня долгим и глубоким поцелуем и шепотом повторил, что это «не будет долго». Он сказал правду — все кончилось быстро, и он лежал теперь рядом, положив руку мне на грудь, руку нежную и тяжелую. Повернув голову, я увидела смутную фигуру часового, привалившегося к камню по ту сторону костра.