– Спите, Алексей, и до утра ни звука. Вы сделали все, что могли.

Он не помнил, как отключился, это был предел.

Наутро его подняли, заставили влезть в какую-то незнакомую рубашку, подвели к зеркалу. За окном играла «Пионерская зорька», трубил горн, орали дети – пионеры юные.

– Вид бесподобный, Алексей, но хоть не шатаетесь, – констатировала жалостливая директриса. – Боюсь, не смогу вас отпустить в таком виде. Хотите, отвезу вас в город на вашей же машине?

– Спасибо, Антонина, сам доберусь, вы так добры…

– Ну смотрите, я предупредила. Приезжайте еще, Алексей. Просто так, без причины, буду рада вас видеть. Вы, наверное, не обратили внимания, какие здесь живописные места и какой целебный воздух.

– Обратил, Антонина, еще как обратил. Знаете, я немного вышел из пионерского возраста… Но спасибо за приглашение, я подумаю.

Она смотрела с такой жалостью, словно не хотела его отпускать, и кольцо на безымянном пальце ее правой руки почему-то отсутствовало…

До города он добрался на автопилоте, работу проигнорировал, отправился домой, где снова спал, но уже под присмотром другой женщины.

«Странное дело, – бухтела Валентина, придирчиво осматривая его. – Не могу избавиться от мысли, что первую помощь тебе оказывала женщина – чувствуется ее рука. И это вызывает ряд вопросов… Лежи, ничего слушать не хочу, мы же не муж и жена».

Сотрудника следственного отдела, вдовца Анны Лучинской, взяли лишь утром следующего дня. Две ночи он отсиживался в какой-то берлоге, своровал сохнущую одежду и забрался в кузов грузовика, идущего в соседнюю область. Его засек бдительный сторож автобазы, позвонил в милицию. Машину заблокировали двумя мотоциклами в чистом поле. Полностью деморализованный, Лучинский не оказал сопротивления. Его доставили в следственный изолятор Ленинского района, поместили под замок.

Алексей лично допрашивал убийцу. Тот сидел на табурете – сникший, с пустыми глазами, вяло отвечал на вопросы. Капитана преследовало чувство гадливости, он не мог спокойно смотреть на этого человека. Да и вряд ли это был человек – так, подобие. Но Разин терпел, задавал вопросы, записывал показания, вел себя подчеркнуто вежливо, хотя изнемогал от желания разбить голову этого существа о батарею…

– Женщины Лучинского никогда не интересовали, – рассказывал он на следующий день собравшимся в отделе сотрудникам. Присутствовали все, кроме Варламова и студента – его врачи обещали выписать только на следующий день. – С семнадцати лет он обнаружил в себе нездоровую тягу к маленьким детям. И чем меньше – тем сильнее она была. Но приходилось соответствовать. Окончил школу, сходил в армию, учился в юридическом институте, где познакомился с Анной, которая в то время носила фамилию Коломиец. Когда та решила летом податься в пионерский лагерь, напросился с ней – дескать, не могу без тебя, буду скучать. Детей люблю – просто страсть… И был нормальным, кстати, вожатым, считался даже добреньким. Однажды ночью душа не выдержала, вооружился хлороформом, который свистнул из медпункта еще в городе, пробрался в соседний пионерский лагерь, где выкрал первого попавшегося пацана, идущего по нужде. В своем лагере гадить не собирался, чтобы не раскусили…

– Не могу представить, что у этого животного было в мозгах… – передернув плечами, пробормотала Лида.

– Я тоже не могу. Но говорит, трясло, как эпилептика, еле сдерживался.