Старый «Город Токио» шел только до Японии, и им пришлось пересесть на колесный пароход, который курсировал по китайским морям. Там на их долю выпало пять ужасных дней. Впрочем, до того, как пароход вошел в особенно бурные воды, они провели два прекрасных дня во внутреннем Японском море. Там океанские волны, укрощаемые японскими островами и горами, текут мирно, не суля никакой опасности, и словно любуются своей красотой. Для Керри это море навсегда осталось очаровательным примером спокойствия, и в воспоминаниях о нем она всякий раз черпала силы для очередного плавания.

Когда они приблизились к Китаю, она с жадностью начала всматриваться в сушу, надеясь увидеть живописные скалистые берега, которые так запомнились ей, когда они подплывали к Японии, но ничего подобного здесь не было. Янцзы плотным, угрюмым потоком вливалась в море, и ее желтые, грязные воды никак не желали смешиваться с чистой морской водой. Ей показалось даже, что корабль споткнулся на границе между двумя не желавшими смешиваться водяными потоками. По обе стороны от корабля, по мере того как он приближался к берегу, открывалось длинное, плоское, грязное пространство. У нее дрогнуло сердце. Неужто ей суждено провести жизнь в стране, лишенной красоты?

Так они добрались до Китая и высадились в Шанхае, который был тогда, как и теперь, главным китайским портовым городом. На пристани их встретила группа здешних миссионеров, и Керри стала пристально в них вглядываться, стараясь понять, что это за люди. Она была немного разочарована, обнаружив, что они никоим образом не отличаются внешне от других. Ничто в их облике не свидетельствовало об особом благородстве, как, впрочем, и ни о чем дурном. Это были обычные, приятного вида люди, одетые немного не по моде, такие же, каких она могла встретить в своем родном городе. Женщины с тайной завистью рассматривали детали ее дорожного костюма, и ее тронуло, что первые их вопросы были об Америке. Эти люди были добросердечны, дружелюбны, и было приятно, что их встретили.

Этих бывалых миссионеров подбодрило лицезрение двух молодых, крепких американцев, только что приехавших из родной страны. Миссионеров всего-то было одиннадцать человек, и уже семь лет никто новый не появлялся. В первый же вечер новоприбывших радушно пригласили отобедать в доме одного шанхайского миссионера, и за столом завязался оживленнейший разговор, во время которого все горячо интересовались последними американскими новостями и давали советы.

Всякий раз, когда я думаю об этом обеде, я не могу не вспомнить одну историю, которую рассказала мне Керри. После обеда Эндрю, сверх меры насытившийся хорошей пищей и изрядно утомленный морским путешествием, крепко заснул прямо за столом, к ужасу молодой жены, которая находилась на другом конце комнаты и не могла его вовремя растолкать. Такое случилось на глазах Керри в первый раз, но потом ей было уже не внове, что Эндрю, стоило ему утомиться или заскучать, одолевала дремота, и, немного соснув, он просыпался освеженный и в хорошем настроении. Эта его особенность, вне всякого сомнения, шла ему на пользу в напряженные, первые годы работы и весьма помогла ему держаться в хорошей физической форме, но неизменно терзала Керри. Керри взяла за правило, если удавалось, садиться с ним рядом и незаметно его будить, причем делать это надо было с особой сноровкой, ибо, проснувшись, он мог от неожиданности замычать, что немедленно привлекло бы к нему общее внимание. Из тех случаев, которым я была свидетельницей, ее особенно возмутил такой: как-то раз он сидел в церкви на помосте в числе других ученых мужей, с которыми должен был выступать. Поскольку речь предшествующего оратора была скучновата, он со спокойной совестью решил соснуть.