Путешествие по бурным китайским морям на колесном пароходике было тем более тяжелым, что еще налетел тайфун. Казалось, их суденышко, затерянное между высокими волнами, еще до рассвета пойдет ко дну. Керри ужасно себя чувствовала и была не на шутку напугана, но и этот страх, и морская болезнь были ничто, но сравнению с боязнью за маленькую Мод, у которой в первую же ночь началось сильное расстройство желудка, угрожавшее жизни. Керри, измученная тошнотой и страхом за нерожденного ребенка, шатаясь, носила девочку на руках по маленькой каюте, а судно бросало то вверх, то вниз. Эндрю в ужасе молился, но помочь не мог, потому что дочка к нему не шла. В закрытой каюте становилось все более жарко и душно, и под конец Керри выскочила из каюты и, цепляясь за поручни, поползла по лестнице на верхнюю палубу — пусть ее смоет волной, только бы не слышать, как тяжело дышит ее дочка. Там один из пассажиров увидел, в каком она состоянии. Это был старый миссионер доктор У. А. Мартин; он осторожно взял крошку из ее рук и начал ходить с ней взад-вперед. Он сразу понял, что младенец умирает, и с нежностью и грустью вглядывался в маленькое личико, которое постепенно смягчалось и лишалось выражения.

На борту этого японского суденышка не было врача, и когда Керри увидела, что должно произойти, ее охватило отчаяние. Она кинулась в каюту и, полная муки, с молитвой на устах опустилась на пол. Если Господь намерен что-нибудь ей сказать с небес, пусть это произойдет сейчас, да-да, сейчас! Эндрю, погруженный в тихую молитву, не мог стерпеть того, с какой горячностью она докучает Богу, и мягко ее упрекнул, но она обернулась к нему вне себя от ярости.

— Ты не вынашивал этих детей! — кричала она. — Ты понятия не имеешь, что значит посвятить жизнь ребенку и видеть, как он умирает. Ведь это я сама умираю! — И она с новой силой набросилась на него. — Если б я не забеременела так скоро, я бы выходила ее за лето и спасла. О Моди, Моди!

Она побежала обратно на верхнюю палубу, где милосердный старик стоял, не двигаясь, крепко уцепившись за поручни, ибо ветер бросал корабль взад и вперед. Он накинул на личико девочки угол одеяла и с благоговением ждал, когда приблизится мать. Затем он шагнул к ней и протянул маленький, легкий, неподвижный сверток.

— Дитя мое, — сказал он мягко, — девочка вернулась к Господу, который дал ее тебе.

Керри безмолвно приняла малютку из его рук. Это был первый настоящий удар судьбы, и она бессильна была что-либо предпринять. Ей нужно было только побыть одной. Она не в состоянии была кого-либо видеть, особенно Эндрю. Она подошла к краю палубы, открыла дверцу, что вела на корму, и, проскользнув в нее, уселась на груде свернутых канатов. По морю перекатывались огромные черные волны, подсвеченные свинцовым мертвенным светом пробивающегося восхода. Ее окутали пенные брызги. Она обернула ребенка своей юбкой, а потом приподняла одеяло и глянула в маленькое личико. Оно было белым, уже застывшим в вечном покое.

— Она умерла от голода, она умерла от голода, — прошептала Керри.

Облако брызг обрушилось на них, и Керри прикрыла ребенка. Как она ненавидела это море, как она ненавидела его простор, его волны, его бесчувственность! Нет, уж во всяком случае, она не позволит бездне поглотить это дорогое тельце. Она отвезет его обратно в Шанхай и похоронит в земле, где лежат другие белые люди.

Над ревущим серым морем нависло серое небо. Ну, где он, этот Бог? Что толку молиться, что толку просить о знамении? Она с вызовом обняла ребенка и припала к палубе, глядя на море. Потом у нее вырвалось рыдание. Даже при том, что с ней случилось, она не может избавиться от морской болезни. Она сидела с мертвым ребенком на руках, а ее безжалостно одолевала тошнота, и ради того, чтобы выжить, она вынуждена была ей поддаться.