— Слыхали? — вздохнул Славута чуть погодя. — В легенды, говорит…

— М-да! — только и оставалось протяжно вздохнуть Пожарскому. — Надо будет Тарусу поведать…

И он отхлебнул пива.

А еще через две недели на осенней ярмарке Пожарский встретил трех селян из Тялшина, из селения Пожар, где он обычно зимовал, если бывал не в походе. Собственно, потому его так и звали — Пожарский.

— Эй! Вишена! Пожарский! — окликнули его, и он, конечно же, подошел. У ладной телеги грелись крепеньким Выр, Рудошан и третий селянин, имени которого Пожарский не помнил. Продавали они шкурки, потому как все трое промышляли охотой.

— Здорово, земляки, — улыбнулся Пожарский. — Только я теперь не Вишена, а Хокан.

— Как так? — несказанно удивились все трое.

— А, — махнул рукой Пожарский. — Больно долго рассказывать…

— Хильнешь с нами? Под оленину? — спросил Выр, показывая полупустой булькающий мех.

— Отчего же? — снова улыбнулся Пожарский и с удовольствием хильнул из чаши-долбленки. Питье согревало, и было удивительно хорошо стоять тут, среди радостных людей, и глядеть, как молодежь, показывая удаль, карабкается на ярмарочный столб за поставой, и даже кое-кто постарше, желая тряхнуть стариной, сбрасывает куртку и лезет вверх под дружный хохот и шуточки окружающих.

— Зимовать придешь сей год? — расспрашивал Выр, который Пожарского знал лучше остальных.

— Думаю, — кивнул тот. — Куда ж мне? После ярмарки, наверное, и двину.

— А давай с нами? — предложил Выр. — В Черном сейчас неспокойно, особенно на болоте.

— Можно, — согласился Пожарский, подумав, что в Черном всегда было неспокойно. — Только я не один буду, со Славутой-дреговичем и Омутом-Молчуном.

— Ну и ладно, — обрадовался Выр, предвкушая долгие зимние вечера в теплой горнице и увлекательные рассказы о далеких странствиях под доброе пиво. — Тогда я наших предупрежу!

— Да! — вмешался вдруг Рудошан. — Вот за что еще хильнуть надобно: ты ж дядькой стал, Пожарский!

— Правда? — обрадовался тот. — Что, сестра родила? Кого?

— Парня! Богатырь, прямо…

Выр наполнил долбленку. Пожарский выпил.

— Эх, крепка, зараза! Как назвали-то?

— Назвали? Базуном… — ответил Выр и поднес к губам чашу.

Пожарский замер, словно громом пораженный. Он почувствовал, что должен немедленно поделиться услышанным хоть с кем-нибудь из друзей, потому что знал: таких совпадений не бывает.

Мимо как раз проходили Боромир с Тарусом в окружении нескольких дружинников, и Пожарский громко окликнул их.

На Андогу опускалась осень, пора сна, но ведь пройдет совсем немного времени, и придет весна, пора перемен.

Базун сказал — больших перемен.

Эпилог

Тень вернулась за ларцом в разгар трескучих февральских морозов. Над Андогой вились дымки из печных труб. Ночь простерла звездные крылья, серебрился снег, как рыбья чешуя. Селение спало, лишь в большой гридне Боромирова терема одиноко светила лучина. Тарус-чародей читал одну из Девяти Книг. Точнее, копию, настоящие Книги лежали в ларце, а ларец — в тайнике, здесь же, в гридне.

Волна тревоги уколола в сердце, Тарус вскочил, чувствуя, как нечто чужое и страшное приближается. Откуда? Снизу! Из-под земли!

Тень вынырнула посреди гридны, у стола, но Тарус уже стоял у двери. Алый взор оглушил его, но заклятие Красного Камня провело непреодолимую черту между ним и Тенью.