В углу сидела женщина, только что потерявшая мужа. Горе ее было столь велико, что она даже не могла плакать. Монк видел, как Бет, чье лицо в минуты искреннего сострадания было прекрасным, отогревала в ладонях ее замерзшие руки и успокаивала — ласково, словно ребенка.

Внезапно Монк ощутил приступ одиночества, он почувствовал себя пришельцем, случайно оказавшимся причастным к чужому горю. Смог бы он, как Роб Баннермен, без колебаний рисковать своей жизнью ради спасения других людей? Хватило бы у него на это мужества и самоотверженности? Было ли в его прошлой жизни хоть что-то, чем он мог бы гордиться?

Монк не знал ответа на эти вопросы…

Однако момент слабости быстро миновал, да и не время было предаваться сомнениям. Он склонился над дрожащим от страха и холода ребенком, завернул его поплотнее в теплое одеяло и прижал к себе, успокаивая и согревая.

К утру все было кончено. Шторм еще не унялся, когда вернулся Роб, слишком усталый, чтобы вымолвить хоть слово. Он просто сбросил мокрую одежду в кухне и ушел спать.

Неделю спустя Монк почувствовал себя вполне выздоровевшим. Беспокоили его только сновидения, ночные кошмары, преследовавшие его после несчастного случая. Он просыпался, задыхаясь, с бешено колотящимся сердцем — и ничего не мог вспомнить. Пора было возвращаться в Лондон. Он нашел в Нортумберленде свое давнее прошлое, не более того. Бет могла рассказать Монку лишь о его детстве. Они не виделись целых восемь лет. В редких письмах он отделывался банальностями, новостями, которые сестра могла бы с таким же успехом почерпнуть из газетных хроник, а о себе не писал почти ничего. Все это не делало Монку чести. То ли он был слишком увлечен своей работой, то ли испытывал нужду в деньгах. Он цеплялся за эти оправдания, однако сумма, найденная им в ящичке бюро на Графтон-стрит, свидетельствовала об ином.

Монк так и не понял, что же он за человек, так и не нашел объяснений своей нелюдимости.

Он попрощался с сестрой и Робом, неловко поблагодарил их за гостеприимство, чем смутил обоих, да и сам смутился. Видимо, свое радушие они считали вполне естественным. Но Монк благодарил их от души, ведь в сущности они приняли в свой дом незнакомца и отнеслись к нему с незаслуженным доверием.

Лондон показался ему огромным, грязным и равнодушным. Покинув вагон на закопченной станции, Монк взял кеб и велел ехать на Графтон-стрит. Поприветствовав миссис Уорли, он поднялся к себе и переоделся, намереваясь сразу же отправиться в полицейский участок, упомянутый Ранкорном в разговоре со служителем. После визита к Бет и Робу он чувствовал себя уверенней, но все же прекрасно сознавал, что перед ним лежит неизвестный ему мир, где каждый шаг сулит неприятные сюрпризы.

Выбравшись из экипажа и расплатившись с кучером, Монк помедлил. Полицейский участок был совершенно ему незнаком. Ни единого воспоминания не шевельнулось в его душе при взгляде на это здание. Наконец он открыл дверь и вошел. Дежурный сержант за столом поднял голову и встал навстречу.

— Добрый день, мистер Монк. — Полицейский был удивлен, но не обрадован. — Вот ведь несчастье-то, а? Но теперь, надеюсь, вам лучше, сэр?

Сержант говорил с опаской в голосе. Монк взглянул на собеседника. Сорокалетний круглолицый мужчина из тех, с кем просто завязать дружбу и кого легко одернуть, оборвать. Кажется, именно последнего дежурный и ждал от Монка.

— Да, благодарю вас. — Имени сержанта Монк, естественно, не знал.

— Вас хотел видеть мистер Ранкорн, сэр. — Похоже, сержант не заметил никаких изменений в поведении сыщика.

— Да, если он у себя…

Сержант отступил, пропуская Монка. Но тот понятия не имел, куда теперь следует идти. Глупейшее положение. Не хватало только вызвать подозрения у дежурного.

— С вами все в порядке, сэр? — встревожился сержант.