В последующие дни Анна исступленно искала себе работу, и эти поиски удержали ее от того, чтобы упиваться своими страданиями, и в то же время ежечасно напоминали ей о цене дурной репутации. Оказалось, никто не хочет нанимать ее. В большинстве мест, в которые обращалась Анна, ей отказывали еще до того, как она входила в дверь, — как аптекарь Фил Скроггинс, который сказал Анне, что место уже занято, в то время как объявление в «Кларионе» появилось лишь утром.

Лиз сказала ей, что не стоит переживать: когда завещание будет официально утверждено судом, они обе станут богатыми. Но это могло растянуться на месяцы, а Анна знала, что все это время ей нужно оплачивать счета, ее машина нуждалась в новой коробке передач, у нее был кот, странные выделения из раны которого требовали неоднократных посещений ветеринара. Анна подумала, что ее жизнь не стояла на месте все это время, как ей казалось. Пока Анна боролась, чтобы доказать свою невиновность, события шли своим чередом, что было видно из груды непрочитанной почты на столе в холле и толстому слою пыли повсюду, куда бы Анна ни посмотрела.

Утешали только друзья, которые ради Анны были готовы на все. Как, например, Мирна Макбрайд, которая предложила ей работу в «Последнем слове», и Лаура, утверждавшая, что у нее будет полно забот, когда появится малыш, и поэтому ей понадобится еще один клерк в магазине. Анна отвергла оба предложения. Она твердо решила для себя, что не позволит, чтобы ее взяли на работу из жалости, и не будет работать на друзей или, упаси Бог, на родственников.

Именно парень Энди посоветовал Анне попробовать устроиться в газету. Они искали нового человека, и Саймон шутил, что никто не был более известным работником, чем Анна, имя которой мелькало во всех заголовках «Клариона» за последние несколько недель. Главный редактор Боб Хайдигер — крепкий деловой ветеран газеты «Лос-Анджелес таймс», должно быть, тоже видел в этом иронию судьбы, потому что он согласился взять Анну на испытательный срок.

К концу первого рабочего дня Анны груда документов исчезла с ее стола, файлы были систематизированы, а содержимое ящиков приведено в порядок. Следующую неделю, казалось, все сотрудники подбрасывали Анне свои «маленькие дела», на которые у них не было времени, начиная от очистки электронной мусорной корзины и отслеживания спама до редактирования статьи о зеленых дятлах для редактора, который работал дома, потому что болел гриппом. Боб был впечатлен трудолюбием Анны, и в пятницу официально взял ее на работу, приветливо сказав при этом:

— Надеюсь, что ты не передумала работать у нас.

Он не знал, что Анна с удовольствием бралась за самую черную работу. Чем больше она была занята, тем меньше времени у нее оставалось на грустные мысли. Одиночество настигало ее только по ночам. Но, как и еда, которой Анна когда-то врачевала свои раны, слезы, пролитые в подушку, приносили лишь временное облегчение.

Лаура убеждала ее пойти к врачу, и Анна согласилась на это только потому, что иначе подруга не оставила бы ее в покое. Она договорилась о встрече с психиатром Джоан Винекур — семидесятилетней старушкой с длинными седеющими волосами, разделенными посередине пробором, в кабинете которой были мягкие подушки, растения и кристаллы Новой Эры. Джоан Винекур слушала Анну, наморщив лоб и время от времени бормоча что-то в ответ, и после двух сеансов сообщила Анне, что у нее ПТСР — посттравматическое стрессовое расстройство. Анна поблагодарила ее, скомкала рецепт на лекарство, которое Джоан ей прописала, и по дороге выбросила его в мусорную корзину.