Для такого толстяка, как он, волосы у него были чересчур длинными. Но глаза его все еще отражали какой-то бойцовый дух, невзирая на то подавленное состояние, в котором он, по его словам, сейчас находился.

– Вы хотите сказать, что рядом с Шейлой сейчас никого нет?

– С ней Эльмо, – сказал Винфильд. – Он ничего не имеет против принятия родов, если только отец ребенка – не он сам. А кроме того, сейчас у Эльмо с Шейлой любовь, так что все вроде бы в полном порядке.

– Ого! – сказала я. – А давно у них эта любовь?

– Хороший вопрос, – сказал Винфильд. – Чертовски хороший, мать их за ногу! А еще лучше было бы спросить, когда они трахнулись первый раз? Если это случилось девять с половиной месяцев назад, то получается совсем другая банка червей. Правда, Эльмо считает, что это было никак не раньше, чем три месяца назад. А Шейла – та вообще говорит, что всего три недели назад, когда ей на самом-то деле вообще трахаться было нельзя. Из-за всего этого мне хочется уехать в Техас.

– Зачем?

– Не знаю, – сказал он. – Наверное, здесь нет тамошней открытости и чистоты.

Я съела все его тако, а он довольствовался банкой пива. Винфильд смотрел на меня с нескрываемым восхищением.

– Мне всегда нравятся женщины, которые едят с таким аппетитом, – сказал он. – Как проходит ваш праздник постели?

– Праздник чего? – переспросила я, в полном шоке.

Винфильд ухмыльнулся.

– Я так всегда это называю, если связываюсь с кем-нибудь достаточно примитивным, – сказал он. – Скажем, просто женщина из народа, вот так. Разве не к этому все тогда и сводится?

– Возможно, – сказала я.

Как бы это ни называлось, но именно оно и завершило тот день. Мы с Оуэном собирались пойти на ужин, но он не объявился и не позвонил. Сначала я не придала этому факту никакого значения. Скорее всего, Оуэн где-то играл в карты. Для него не было ничего необычного провести за картами целый день и целую ночь подряд; тогда о всяких предварительных договоренностях он начисто забывал. Если я потом говорила ему, что мы с ним собирались пойти на ужин, Оуэн слегка удивлялся, не чувствуя за собой никакой вины и даже никак не оправдываясь. Честно говоря, заранее намечать с Оуэном какие-либо планы было делом более чем бесполезным. Все его рассуждения о планах были абсолютно риторическими и никак с его реальной жизнью не связывались. Возможно, Оуэн инстинктивно знал, что для него единственный верный шанс покорить кого-нибудь, а особенно женщин, мог реализовываться лишь тогда, когда они попадались ему внезапно, сами того не понимая. А если бы они об этом подумали всерьез, он бы их никогда в свои сети не поймал. Оуэн целиком зависел от внезапной силы своего натиска. Это я понимала, и уже научилась не строить никаких планов, не рисовать в уме никаких картин на завтра или даже на предстоящий вечер, да и ни на какое будущее вообще.

И лишь через полтора дня после нашего с Оуэном несостоявшегося свиданья, до меня дошло, что случилось. Вернулась Шерри. Я об этом, конечно, уже знала – в газетах появились ее снимки. Но эти обстоятельства как-то не увязывались у меня в сознании.

Я сидела у себя на террасе и читала сценарий. И тут меня вдруг осенило.

Через пару дней Оуэна и Шерри видели вместе на какой-то вечеринке. Чем больше я об этом думала, тем больше закипала. И не столько из-за его дезертирства, – я ведь знала, что когда-нибудь это случится.

Меня возмутило абсолютное отсутствие даже элементарной вежливости. На сей раз у меня была не мгновенно проходящая вспышка гнева; возмущение мое было глубоким, вулканическим. Прошло несколько дней, и я разрешила этому вулкану исторгнуться.