— Ненавидит, потому что коммунист. — Дядя Мелих, преодолев кашель, с победным видом закуривал сигарету. — Когда коммунисты поняли, что им не удастся обмануть ни рабочих, ни народ, они хотели, обманув солдат, устроить большевистскую революцию наподобие янычарского бунта. Джеляль же со своими «кровавыми» статьями иненавистью стал их орудием.

— Нет, — возразила тетя Хале, — это уж ты чересчур!

— Мне Рюйя сказала, я знаю, —настаивал дядя Мелих. Он даже хохотнул и не закашлялся. — Джеляль поверил, что после переворота, при новом, янычарско-болыиевистском — на турецкий лад-порядке он станет министром иностранных дел или послом во Франции, он даже стал самостоятельно изучать французский язык. Поэтому поначалу мне почти понравился этот призыв к революции (ясное дело, что никакой революции и быть не могло), я подумал: а вдруг благодаря этому призыву мой сын, который в молодости не удосужился выучить иностранный язык из-за того, что вращался все больше среди босяков, теперь освоит французский. Но потом Джеляль совсем взбесился, и я запретил Рюйе общаться с ним.

— Да не послушала она тебя, Мелих, — сказала тетя Сузан, — Рюйя и Джеляль постоянно встречаются, скучают друг без друга, они любят друг друга, как родные брат исестра.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился дядя Мелих, — я сказал неправильно; не сумев обратить в свою веру турецкую армию и нацию, он взялся за сестру. Рюйя сталаанархисткой. И если бы сын мой Галип не вытащил ее из этой крысиной норы, не увел отэтих разбойников, Рюйя сейчас находилась бы не дома в постели, а неизвестно где.

Сосредоточенно рассматривая ногти, Галип думал о том, что в этот момент все опять дружно представили себе больную Рюйю, и ждал, не добавит ли дядя Мелих чего-нибудь новенького в список произошедших событий, который он озвучивал регулярно, раз в два-три месяца.

— Рюйя могла бы даже попасть в тюрьму, потому что она не была такой осмотрительной, как Джеляль, — продолжал дядя Мелих и, не обращая внимания на возгласы"Да защитит ее Аллах!", взволнованно развивал тему дальше: — Рюйя вполне моглавместе с Джелялем очутиться среди тех бандитов. Если бы бедная Рюйя проникла подпредлогом подготовки репортажа в среду бандитов Бейоглу, производителей героина,содержателей притонов, употребляющих кокаин русских эмигрантов, она оказалась быв одной компании со всеми этими человеческими отбросами. И сейчас нам пришлосьбы искать нашу дочь среди приехавших в Стамбул в погоне за грязными удовольствиямиангличан; гомосексуалистов, охотящихся за борцами; американок, обслуживающих распутниц в банях; аферисток, наших кинозвезд, которых в какой-нибудь европейской стране не взяли бы и в проститутки, не то что в актрисы; изгнанных из армии за долги и неповиновение офицеров; мужеподобных певиц с сиплыми от сифилиса голосами; квартальных покорительниц сердец, пытающихся выдать себя за светских дам. Скажи ей, пустьпринимает истеропирамицин.

— Что? — не понял Галип.

— Лучший антибиотик при гриппе. Вместе с бекозим-форте. Принимать каждыешесть часов. А который час? Может, она проснулась?

Тетя Сузан сказала, что Рюйя наверняка еще спит. Галип, как и все, снова представил себе спящую Рюйю.

— Нет, — решительно выговорила Эсма-ханым. Она аккуратными движениямисобирала многострадальную скатерть, краями которой, по оставшейся от Дедушки дурной привычке, невзирая на протесты Бабушки, как салфетками вытирали рот после еды. — Нет! Я не позволю в этом доме плохо говорить о моем Джеляле! Джеляль стал большим человеком.