— Ты говоришь, как пораженец, — мягко упрекнул герцог.

Карис покачала головой.

— Вовсе нет, государь. Если дароты поведут себя так, как я ожидаю, у нас будет шанс устоять. Если мы отразим их первый удар, то посеем в их душах зерно сомнения. То, что случилось в чародейском лесу, наверняка их сильно встревожило. Если мы, люди, сумеем остановить даротов безо всякого чародейства — они встревожатся еще сильнее. Тогда-то семена сомнения и дадут ростки… а сомнение — это демон, который способен развалить самую стойкую армию.

Герцог Альбрек усмехнулся.

— Благодарю, генерал. Что ж, не стану тебя дольше задерживать — возвращайся к своим обязанностям.

Карис поклонилась и вышла. Пройдя в дальние комнаты своих покоев, герцог зажег две лампы и долго глядел на доспехи, висевшие на деревянной распялке. Эти доспехи когда-то принадлежали его деду, их не раз надевал в битву его отец. Сам Альбрек ни разу не прикасался к доспехам. Стальной шлем, отливавший гладким серебряным блеском, был украшен золотой головой рычащего льва. Тот же лев красовался и на нагрудных пластинах кирасы. Эти украшения невольно притягивали глаз и придавали доспехам нелепо показной вид. Альбрек всегда с отвращением взирал на эту безвкусицу.

— Солдаты, — говорил ему отец, — должны в битве все время видеть своего монарха. Видеть его богом, великаном, что на голову выше всех прочих. Правитель должен вдохновлять своих подданных. Доспехи, которые ты, сынок, так презираешь, служат именно для этой цели, ибо когда я облачен в них, я — Кордуин.

Альбрек вспомнил тот день, когда отец во главе своей армии покидал город. Вместе с матерью и братом юный принц смотрел на это зрелище с самого высокого балкона во всем дворце. И в ту ночь, когда отец вернулся с победой, Альбрек понял его слова. Лунный свет ослепительно сверкал на доспехах, и отец и вправду казался богом.

Эти воспоминания вызвали у герцога печальный вздох, и он вынул из ножен длинный двуручный меч. Это был массивный, двуострый, истинно рыцарский клинок, которым надлежит с высоты седла, не сходя на грешную землю, рубить вражеских пехотинцев.

Альбрек вернул меч в ножны.

Вошел слуга с подносом.

— Ужин, мой господин, — негромко произнес он.

— Поставь его на столе.

— Слушаюсь, мой господин. Великолепные доспехи, мой господин.

— Да, великолепные. Пусть их завтра вернут в музей.

— Слушаюсь, мой господин.

Альбрек вернулся в гостиную и сел у огня, так и не притронувшись к ужину. Сидя в кресле, он задремал. Так, спящим, и обнаружил его ночной слуга и бережно укрыл теплым легким одеялом.

А вот эта женщина-генерал знала ему истинную цену. Она сама заговорила с ним о важном поручении, и Авил решил, что из кожи вон вылезет, а покажет, на что он способен. Она вызвала его в свои покои и угостила превосходным вином.

— Я долго следила за тем, как ты служишь, — сказала она, — и считаю, что тебя несправедливо обходят награды.

Даже сам Авил уже начал верить в то, что он ни на что не пригоден. И вот наконец-то его оценили по заслугам!

— Мне нужен хороший разведчик, — продолжала женщина-генерал. — Очень хороший разведчик, который разузнает для меня точное число врагов. Я хочу, чтобы ты понаблюдал за ними, за тем, как они обустраивают лагерь.

— А почему так важно знать, как они обустраивают лагерь? — спросил тогда Авил.