Он не приезжал к ней. Не приезжал все это время, все эти месяцы. Она была вынуждена посылать ему письма, но не домой, а в его конторы. Она умоляла его приехать, однако Реджинальд не ответил и не приехал.

Он просто не обращал внимания на ее мольбы... И это после всего, чем она была для него, что сделала и что потеряла...

Ей не оставалось ничего, кроме как слать все новые письма теперь уже ему домой, в величественный Харпер-хаус, где властвует его законная жена и куда никогда не посмеет войти его содержанка.

Разве она не давала Реджинальду все, что он просил, что он желал? Она обменяла свое тело на комфорт этого домика, на слуг, на драгоценные безделушки вроде жемчужных серег, мерцающих сейчас в ее ушах.

Небольшие расходы для человека его положения и богатства, и когда-то ее честолюбие ограничивалось покровительством этого мужчины и его подарками. Однако Реджинальд Харпер подарил ей больше, чем рассчитывали они оба. И потеря его дара оказалась для нее невыносимой.

Почему он ни разу не приехал утешить ее? Почему не горевал вместе с ней?

Разве она когда-либо донимала его жалобами? Или отказывала ему в своих ласках? Или хоть раз упомянула о других его содержанках?

Она подарила ему свою молодость и красоту. И, как оказалось, свое здоровье.

И теперь он решил бросить ее? Отвернуться от нее сейчас!

Ей сказали, что ребенок родился мертвым. Мертворожденный младенец, сказали ей. Девочка, умершая еще в ее чреве.

Но... но...

Разве не чувствовала она, как вертится, как бьет в ней ножками ее дитя? Как пульсирует жизнь под ее сердцем? Ребенок, которого она так не хотела вначале, стал ее миром. Ее жизнью. Сыном, которого она растила в себе.

«Сын, сын...» — думала она, застегивая непослушными пальцами крохотные пуговки платья. Ее ярко накрашенные губы беззвучно повторяли и повторяли это слово.

Она слышала его плач. Да, да, она в этом уверена. Она до сих пор иногда слышит, как он плачет в ночи, как просит ее прийти и утешить его.

Только когда она заходит в детскую и заглядывает в колыбельку, там пусто. Как пусто в ее чреве.

Говорят, что она сошла с ума. О, она слышит, о чем шепчутся оставшиеся слуги, она видит, как они смотрят на нее. Но она не сумасшедшая.

«Не сумасшедшая, не сумасшедшая», — твердила Амелия, меряя шагами спальню, которую когда-то превратила во дворец чувственности.

Теперь постельное белье меняют редко, а шторы всегда плотно задернуты. И вещи из дома пропадают. Ее слуги — воры. О, она знает, что они воры и негодяи. И доносчики.

Они следят за ней. Перешептываются за ее спиной.

Как-нибудь ночью они убьют ее в постели. Как-нибудь ночью...

Она не может спать из-за страха смерти. Она не может спать из-за плача сына, звучащего в ее голове. Сын зовет ее. Зовет ее...

Она вспомнила, что ходила к колдунье. За защитой. За знанием. Расплатилась она рубиновым браслетом, когда-то подаренным Реджинальдом. Рубинами в форме сердец, сверкающими в ледяном блеске бриллиантов, она расплатилась за амулеты гри-гри. Один теперь хранится у нее под подушкой, другой — в шелковом мешочке — на груди. Она дорого заплатила за заклятие. Заклятие, которое не подействовало.

Потому что ее ребенок жив. Вот знание, которое открыла ей колдунья, и это знание стоит больше тысяч рубинов.

Ее ребенок выжил. Выжил! Реджинальд должен его найти. Он должен вернуть ребенка, вернуть ей, матери.

Реджинальд должен найти ребенка, должен заплатить столько, сколько потребуется.

«Тихо, тихо», — осадила она себя, чувствуя, как вопли рвутся из горла. Он поверит ей, если она будет спокойна. Если она будет красива, он выслушает ее.

Красота соблазняет мужчин. Красивая и обаятельная женщина может получить все, что пожелает.

Она повернулась к зеркалу и увидела то, что хотела увидеть.