Мутные глаза его налились цветом и заблестели, совиное лицо из пятнисто-бледного стало привычно-багровым, осанка выпрямилась, и даже взъерошенные волосы, казалось, сами собой улеглись в некое подобие прически.

– Уф-ф! – наконец выдохнул Громыко и улыбнулся: – Ох, и полегчало... А то думал – все, кранты, так и помру на бегу...

– Да что случилось-то? – не выдержал Илья, – по какому поводу такая опохмелка?

– Айн момент! – Громыко поднялся, подхватил с дивана папку и шлепнул ею об стол. – В общем, дело скверное. Тухлое, мать его, дело! Начну по порядку...

При Патриархии, как вы все догадываетесь, подвизается и кормится куча всякого народа, духовных званий не имеющего. Ну, водители, уборщики, бухгалтера там или вот мы, охрана. Ну, и журналисты тоже есть, писатели там... и прочие мастера культуры. Причем не все за деньги трудятся, многие по убеждениям, искреннее слово и дело Божье несут и отстаивают.

Громыко прервался, потянулся к бутылке, но под укоризненным взглядом графа спрятал руку в карман и продолжил менее витиевато:

– Короче! Убили месяца полтора назад, как раз под Новый год, некоего господина Раменского. Страшно убили. Жутко. Настругали, как колбасу! В натуре, по ломтику отрезали, уроды. Я – мужик бывалый, всякое видал, но такого...

– Постойте, Николай Кузьмич! Раменский – это журналист, если не ошибаюсь? Его статьи, посвященные борьбе православия и католичества на Западной Украине, весьма познавательны, да-с. – Граф покачал головой: – Кому же он помешал?

– Да хрен его знает! – Громыко сокрушенно махнул рукой, – Раменский этот про секты много писал в последнее время. Вот, как мы думали, сектанты его и того... Почикали. Твари, мать их в рот! Прости меня, Господи, за слова бранные, не со зла я!

Громыко широко перекрестился на шкуру зебры и снова взялся за бутылку:

– Ну, а вам куда наливать? Давайте выпьем за упокой души невинно убиенного, и я продолжу...

Граф достал из буфета рюмки. Громыко наплескал в них «Реми Мартин», себе опять налил полстакана, и все молча выпили. Митя принюхался и скривил лицо. Спиртного он не любил и, в отличие от своих сверстников, не пил даже пива.

– Ну вот и славно. Так на чем я остановился? – Громыко закатил глаза. – А-а-а, сектанты! Короче, пригласили меня в лавру и попросили: «Вы, Николай Кузьмич, опыт в расследовании таких дел имеете огромный. Месть – это не христианское понятие, но закон должен торжествовать! На органы наши правоохранительные надежды мало, так вы уж постарайтесь, разыщите злодеев».

Ну, я и начал искать. Сперва думал – ерундовое дело. Почерк-то характерный, маньячный. Я с ребятами знакомыми из МУРа связался, выяснил – следы есть, хотя и не так чтобы много...

Убили Раменского на даче, в Подмосковье. Место глухое, далекое – станция Бобылино. Это за Дмитровом, туда, к Талдому ближе. Кругом леса, болота. И чего покойник так далеко дачу имел? Не бедно вроде жил... Ну да это лирика все.

Поехал я на место, оглядеться, по дороге копию протокола почитал, мне Ванька Кокин, он в полковниках теперь, перекинул по старой дружбе. В общем, случилось все так: развелся Раменский с женой, как раз накануне. Со зла отписал ей квартирку, а сам на даче поселился. Каждый день «фольксваген» свой туда гонял.

В день преступления приехал он в Бобылино поздно, часов в одиннадцать вечера. Что характерно – один. Нормальные люди Новый год в одиночестве не встречают, а он... Видать, крепко страдал мужик.

Дом у него большой, капитальный, с гаражом, с отоплением. Загнал Раменский тачку, запер гараж и через заднюю дверь в дом вошел. Тут его и приняли. Сразу ногу пробили чем-то острым типа заточки.