— Как ты сказал, Кальфаш?!

— Хадр-Дашт. Так называется селение, куда мы едем.

Простившись с Сашей как минимум до вечера, Нгоно и Весников еще часа три распоряжались в будущей мастерской, руководя перестройкой в соответствии с планом, а уже после обеда, когда осталась одна лишь приборка, ушлый тракторист повалился на ложе.

— Полежу-ка малость, что-то живот прихватило.

— Лежите, лежите, — улыбнулся Нгоно. Его скудного запаса русских слов явно не хватало для полноценного общения с «месье Вестникофф», да и вообще, без приглядки этого русского типа молодой инспектор чувствовал себя гораздо увереннее. — Я сам все сделаю. Посмотрю.

Нгоно улыбнулся — честно сказать, от господина Весникова в мастерской не было особого толка. Латыни он, увы, не знал, выражался по-русски, все больше матерно, что было, в общем, понятно, однако, когда дело доходило до конкретики, нанятые Сальвианом рабочие лишь разводили руками. Так что лучше уж самому, без тракториста…

А Весникову только того и надо было! Едва Нгоно ушел, как он тут же вскочил, подбежал к окну, выглянул осторожненько — где там «хренцузский негр»? Ага… вон идет по двору… обернулся…

Вальдшнеп поспешно спрятался в глубине комнаты, обождал и снова выглянул. Ага… никого. Фальшиво насвистывая, Николай Федорович подошел к зеркалу и, намочив реденькие волосенки водой, тщательно их пригладил, стараясь прикрыть намечающуюся лысину. Потом, пошарив в умывальной, обнаружил ножницы — подстриг кончики усов и ногти, посмотрелся в зеркало и, вероятно оставшись доволен увиденным, направился к двери.

Куда идти, он хорошо знал — по лестнице на пятый этаж. Именно туда, он специально проследил, только что пробежала со двора та девчонка, Юдифь. Юдифь… ну и имечко! Впрочем, у всех у них тут — язык сломаешь.

А ничего так девка! Не очень тощая — тощих Весников не любил, — есть за что подержаться. Да и на лицо приятно смуглявая, этакая молдаваночка; помнил Николай молдаванок, когда-то в совхоз приезжали на заработки — и глазками этак зырк, зырк! Еще и подмигнула вечером — ну чего ей надо? А того самого, ясен пень.

Оно, конечно, одет Николай Федорович сейчас был отвратно — рубаха какая-то старинного кроя, длинная… С другой стороны — богатая, одних серебряных ниток на вышивку пошло немерено, однако не солидно как-то, все ж таки не хрущевские времена, когда на косоворотки мода была. Вот бы брюки-галифе, да сапоги со скрипом, да синий вельветовый пиджак, как у бывшего совхозного счетовода Михалыча, ныне давно уж покойного. И, знамо дело, рубашку с ярким цветастым галстуком. Рубашку можно клетчатую, а галстук — с цветами или горошинами. А еще кожаный портфель и шляпу — уж тогда ни одна женщина не устоит, сразу будет понятно — начальство! А начальство, оно и в Африке начальство. Да-а, жаль, конечно, что ни пиджака, ни галстука нету. Зато денег — полным-полно! Шутка ли — почти тыща евриков! Хорошо, тот гад мелкий украсть не успел. Прав Саня — внимательней тут надобно быть, осторожней.

Ага… вот четвертый этаж… ух и смрад же! Что они тут, селедку в гуталине жарят? Хорошо хоть лестница снаружи, воздух чистый, свежий. Однако и свалиться запросто можно — перильца-то хлипенькие. Ага — вот и пятый этажик. В коридор дверь нараспашку, вернее — ее вообще тут нету!

Ладно…

И что теперь? Комнат тут много…

Озадаченно почесав затылок, Весников решительно стукнул кулаком в первую попавшуюся клетушку и крикнул по-русски:

— Эй, есть дома кто?

Дверь, как ни странно, открылась, какой-то плешивый, заспанного вида мужик в длинном женском, как Вальдшнепу показалось, платье что-то спросил.