Ромашин позвонил ровно в семь, ни секундой раньше, ни секундой позже.
— Как спалось?
— Нормально, — сказал Джума, впуская гостя. — Один я всегда сплю как младенец. Под утро видел сон, будто я снова смотрю на глубокий кратер. Видимо, причина его появления потрясла меня больше остальных чудес, вот и снится.
В гостиной он кивнул на столик, накрытый для двоих.
— На всякий случай я приготовил завтрак и на вас.
— Не откажусь, — кивнул Ромашин, осматриваясь.
В квартире безопасника он оказался впервые.
Сверхсовременный мебельный гарнитур Хана создавал неожиданные пространственные и цветовые эффекты: иногда комната будто таяла в искристом мерцании, открывала «дальние дали» или «окна в космос», затем сжималась в тесный кокон из сверкающих паутинных полотнищ и золотых сетей и снова распахивала дверь в «иные миры». Почти все предметы гарнитура — от кресел, дивана, стенных панелей до приставки «домового» и видео, книжных полок — меняли форму в зависимости от игровых комбинаций, управляемых «домовым», и лишь два из них оставались неизменными при всех превращениях: столик с завтраком и витейр в рост человека — объемное голографическое фото Карой Чокой. Ромашин задержал на нем взгляд. Помолчав, спросил:
— Почему вы разошлись? Если вопрос неприятен…
— Отчего же? Все очень просто: я не понимал, что нельзя быть умным, — Джума улыбнулся, — в постели. Впрочем, в этой шутке есть доля истины. Кроме того, я не знал, что между «да» и «нет» не существует границы.
Ромашин с любопытством оглядел погрустневшее лицо хозяина, хотел что-то сказать, но передумал.
— Самое жуткое из ощущений — чужой! — продолжал Джума Хан, уходя в свои мысли и с видимым усилием возвращаясь к действительности. — Но я это пережил. Садитесь, Игнат.
Ромашин еще раз, более внимательно, посмотрел на безопасника и перевел разговор на другую тему.
— Мне тоже иногда снятся забавные картинки, из тех, что успел увидеть. Как говорится, песнь обманчивых снов. А ведь мы с вами лишь прикоснулись к тайнам инобытия, постояли на перекрестке неузнанного и непостижимого.
— У меня ощущение, что туда нам уже не попасть никогда.
— Представьте, у меня тоже.
Устроились у столика в удобных креслах, принимающих по желанию седока любую форму. Завтрак Джумы состоял из салата, жареных шампиньонов, гренок и кофе.
— А что вы думаете об эффектах, сопровождающих… э-э… контакты Шаламова с нашими доблестными пограничниками и безопасниками?
— Ничего удивительного, — сказал Джума; ел он быстро, но красиво и даже артистично. — Даниил владеет мощным знанием «черных людей» и научился им пользоваться. Мне только странно, что сами маатане почему-то практически не демонстрировали нам свои возможности, за редким исключением. Ксенологи на этот мой вопрос не ответили.
Безопасник покосился на Карой, глядящую на него с насмешливым вызовом, поколебался и, проведя рукой над пластинкой витейра, убрал изображение.
— Давайте о деле. Я без вас кое-что разузнал и проанализировал, и у меня складывается некая мозаика, в которой не хватает некоторых деталей. Может быть, вместе мы ее сложим и найдем Аристарха. Мне хочется верить, что он жив.
— Мне тоже. Более того, один человек уверен в этом твердо.
— Не Забава Боянова?
Глаза Ромашина заискрились весельем.
— А я думал, только я такой догадливый.
Джума Хан не поддержал шутки.
— Мне стало известно, что Железовский вышел на центр, координирующий работу сил, которые готовят нечто вроде переворота власти и «охоты на ведьм», то бишь на интрасенсов. |