И наконец настал момент, когда в гулком коконе головы возникли цифры: три-четыре. С пронзительным медным звоном, потрясшим все тело, Мальгин выпал из «струны» в чрево орилоуна, который дожил до эпохи в сотни миллиардов лет после рождения человека.
Время остановило свой прихотливый стремительный бег из будущего в прошлое, как останавливает бег лесная дорога при остановке всадника. Несмотря на «встопорщенную» нервную систему, взбудораженный физиологический аппарат и дикие боли в сердце, могущие закончиться кардиогенным шоком, Мальгин был жив! Он видел, он чувствовал, дышал и двигался, руки, ноги, голова были на месте, кожа зудела и чесалась, но оставалась кожей.
Сначала ему показалось, что вокруг царит обычная пещерная тьма орилоунской утробы, слабо освещенной каким-то скрытым источником света. И хотя стены полости не светились даже в инфракрасном диапазоне, объяснялось это просто — орилоун наверняка был неимоверно дряхл и доживал свой долгий век в виде скелета, готового рассыпаться от дуновения ветра. Мальгин не сразу понял, что источником света является он сам. Руки сочились розовым свечением, ногти казались перламутровыми, а сосуды под кожей — алыми световодами. В общем-то нормальное явление после сресс-полета в «сверхструне».
Клим подождал, пока тело перестанет светиться, отдыхая и настраивая органы чувств, как оркестр — инструменты, возвращая власть инстинктов и подсознания над их деятельностью. И вдруг поймал себя на том, что боится выглянуть наружу. Нет, он боялся не вакуума или ядовитой атмосферы, и не мощных ионизирующих излучений, он боялся не увидеть ничего!
Воздух в полости орилоуна был неплотен и состоял в основном из смеси азота и гелия, кислород занимал едва ли десятую часть его объема, но для дыхания хватало. В принципе Клим спокойно мог перейти и на другой тип физиологических реакций, используя любые газы, или не дышать совсем.
Сила тяжести в пещере почти отсутствовала, из чего Мальгин сделал вывод, что орилоун с машиной метро внутри болтается где-то в космосе по воле инерции и межзвездных гравитационных полей.
— Хранитель, — позвал Мальгин мысленно.
Ответа не было.
— Хранитель, отзовись.
Молчание.
Клим понял, что орилоун как интеллект умер, и в этом обломке старой коммуникационной системы работает лишь механизм перехода на «струну». Почувствовав, как невольно участилось дыхание, хирург пощупал рукой шероховатую решетчатую стену, удивился — пахло искусственным сооружением, а не скелетом орилоуна. Включилось дальновидение, вернее дальночувствование.
То, в чем он находился, вовсе не было орилоуном, ни живым, ни его скелетом. Это был гигантский, километров пяти в поперечнике, искусственный объект, нечто вроде космической станции или города в космосе, смонтированного из полупрозрачных труб и сигар диаметром по сто метров, сквозь стенки которых угадывались очертания каких-то огромных, разной формы строений, баков, коридоров, лестниц, переходов и машин. Кое-где в оболочке станции зияли рваные пробоины, а корма или нос — кто разберет? — в километре от помещения метро была разрушена и оплавлена. И был этот объект очень стар. Клим не сразу смог определить его возраст: не менее миллиона лет! Кто его строил и зачем, куда исчезли строители, оставив на нем станцию метро, сказать с ходу было невозможно.
Второе потрясение ждало Мальгина, когда он вознамерился выйти за пределы объекта, которому дал название Спутник.
Ничто не говорило о том, что оборудование этой древней развалины способно функционировать, но оно работало! Правда, ее своеобразие натолкнуло Мальгина на мысль, что многие коридоры и полости Спутника должны были заполняться водой или еще какой-то жидкостью.
На выходе короткого коридора он обнаружил нечто вроде птичьей клетки, в которой мог бы уместиться слон. Как только Клим оказался в «клетке», она оделась голубым сиянием и запеленала путешественника в прозрачную тугую пленку, не стесняющую дыхания и движения. |