— Здесь должен быть хороший доктор, — сказал он, сам трясясь от адского приступа сухого кашля, который так его прихватил, что пришлось прислониться к платяному шкафу. — Они были приятелями с моим покойным сыном. Забыл вот только, как его зовут.

— Да все они одинаковые, — заметил Винце, — все просят показать язык.

— Ну ладно, душечка, бегите и приведите сюда первого попавшегося.

Жужа убежала. А Винце, наивно хитря, спросил, нахмурив лохматые брови:

— А кто будет расплачиваться с доктором?

— Я.

— А что скажет на это дома досточтимая госпожа?

Купойи пожал плечами:

— Откуда я знаю? Но думается мне, Винце, что, будь она на моем месте, она поступила бы точно так же, хотя тоже не знала бы, что я скажу на это дома.

— Что ж, может, и так, — согласился Винце, удивляясь про себя смелости своего хозяина.

Медленно текли минуты. Девочке становилось все хуже; лицо у нее пылало и было пурпурно-красным, как рубин, особенно уши. Если раньше она лежала молча, как истукан, то теперь беспрестанно разговаривала, и речь ее становилась все более бессвязной. Она переплывала реки, задыхаясь и захлебываясь в их потоках, сопротивлялась разбойникам, спасалась от разъяренных быков. Было и больно и страшно слушать эти бессвязные речи, лишенные какого бы то ни было смысла; можно было только догадываться, что в своих галлюцинациях и пестрых видениях она куда-то едет, идет, идет по воде и суше, плывет на гребне облака; вместе с ней мчится, торопится и ее раскованный разум, словно чертово колесо во время бури. Единственным связующим звеном во всех ее речах был черный петух, бегущий впереди нее по ее печальному пути; она же всюду следовала за ним, прислушиваясь к его золотому колокольчику. Порою она пыталась поймать его (и тогда чуть не выпадала из постели), моментами же будто теряла его из виду (наверное, он слишком далеко убегал), тогда она напрягала слух: «Тс-с, тс-с!», — стараясь услышать звон колокольчика, и зрение (устремив ищущий взгляд в потолок), пока, наконец, по губам у нее не пробегала улыбка: она снова слышит, снова слышит! И девочка восклицала: «Вот он бежит, вот там звенит его колокольчик!»

Казалось, миновала целая вечность, пока пришла Жужа.

Она сказала, что нашла доктора, но он не может еще прийти, потому что вице-губернаторша порезала палец, зачинивая карандаш, — разумеется, сначала нужно зайти к ней, а оттуда уж он прямиком сюда.

Прошел час, прошло два часа, а доктора все не было. Господин Купойи то и дело вспыхивал и ругался, как солдат (Винце готов был побиться об заклад, что его барин снова начинал становиться человеком).

— Тысяча чертей! Может, вице-губернаторша, зачинивая карандаш, распорола себе и живот?! Но за это время можно было бы и его зашить.

— А нам пора бы ведь и домой, — проговорил Винце.

— То есть как это «домой»? Не можем же мы бросить ее здесь? Неужели ты смог бы это сделать, безбожник?

— Ну, ладно, ладно, не смог бы. Но, по крайней мере, сударь, пройдите в столовую и поешьте что-нибудь. Немного доброго супа, цыпленочка. Сами-то вы, наверное, ведь еще больше больны, чем эта девочка.

Старик с жаром возражал:

— Нет, нет, не могу. Я должен быть около нее, обвевать ее. Видишь, она нет-нет да открывает глаза и ищет меня блуждающим взглядом, когда меня нет рядом, и заметно успокаивается, увидев меня. И, смотри, смотри, как она ищет своей дрожащей ручкой мою…

— И все же перекусить нужно.

— Я не возражал бы, если бы ты принес нам двоим чего-нибудь перекусить. Я и денег дам. А потом, ты же знаешь: я потому уже не могу отлучиться, что жду доктора.