Спустившись вниз, я зашел в палисадник, открыл решетку и выпустил на волю своих отощавших бройлеров. Они вмиг окружили меня большой перовой подушкой и стали клевать кроссовки. Довел птичек до умопомешательства, подумал я, а потом удивляюсь, почему у них мясо жесткое и отдает резиной.

Глянул на часы. Через минут десять от пятачка рядом с кафе «Встреча» отойдет автобус на Новый Свет. Почему бы не прокатиться, не посмотреть на эту «Вольво», если, конечно, Клим не соврал?

На стене, расчерченной красными альпинистскими веревками, уже висели неугомонные скалолазы, похожие на марионеток. Я не смог разглядеть, были ли среди них мои знакомые. Много я отдал бы за то, чтобы сейчас висеть между небом и землей, глядя на покрытое теплой дымкой море, едва заметных невооруженным глазом людей, мелких, порочных, суетных, нашпигованных своими ничтожными проблемами и уверенных в своей исключительности и значимости. Только там, на высоте, подвластной тебе, становится отчетливо ясно, что человеки – это тлен, блохи, жизнь которых напоминает вспышку молнии, а вечны на этой земле только горы, небо и море, и от прикосновения к этой вечности, к ее простой и великой красоте на многие вещи и явления уже смотришь иначе.

Надо будет завтра утром заглянуть к ребятам, подумал я. Если не отвлечься от грустных мыслей, можно поехать мозгами.

Автобус без остановки проскочил мимо роскошного санатория, когда-то принадлежавшего Министерству иностранных дел, хотя я просил водителя высадить меня рядом с ним. Пришлось от конечной остановки возвращаться обратно.

В Новом Свете я бывал часто, хотя этот поселок, отстроенный в реликтовом лесу, меньше всего был предназначен для зарабатывания или траты денег. Райское захолустье, которое очень любили иностранцы и снимали здесь комнаты за относительно большие деньги.

Здесь не было ни одного ресторана, ни одного прибрежного кафе, если не считать тех, которые от посторонних глаз спрятаны в санаторных корпусах, ни одного развлекательного заведения. На весь поселок единственный продуктовый магазин, иногда торгующий хлебом, кефиром и почти всегда шампанским местного производства. Зато здесь чистейшая вода и безумно красивые бухты, где я часто охотился на камбал и любил блуждать среди каменных столбов горы Караул-Оба.

Я спустился вниз по кипарисовой аллее, уже издали приглядываясь к крышам атомобилей на стоянке. Стоянка без ограждения, без охраны. На солнцепеке греют свои крыши два «жигуленка», красный «Икарус-люкс», белый микроавтобус. А вот «Вольво» стоит в тени, под пышной акацией, стоит не первый день, это видно по высохшим листьям, упавшим на капот и крышу.

Я не спеша подошел к машине и сквозь затемненные стекла с любопытством и вялостью зеваки стал разглядывать салон. В районе водительского сиденья не было ничего привлекательного, кроме начатой пачки «Мальборо», лежащей у лобового стекла. На полочке под задним стеклом – атлас автодорог, аптечка, спортивная куртка, две крохотные колоночки стереосистемы – словом, стандартный набор. А вот на заднем сиденье, в диванной складке, темнело нечто более любопытное.

Я обошел машину с другой стороны, чтобы находиться лицом к солнцу. Теперь темное стекло не так сильно отсвечивало, и я разглядел черную плетенку с нитками бисера и золотой стружки. Так и есть, это бархатная заколка Анны.

Я отошел на два шага, опустил глаза. Две семерки, триколор. Машина с московским номерным знаком. Толстопузый мужчина в белой рубашке наблюдал за мной из дверей кафе.