Ладецкий не оглянулся, а только подбросил карабин на плече и нагнул голову. Лай собак и треск валежника утонул где-то в пихтовых зарослях. Стало тихо, лишь шуршала трава под ногами Ладецкого. На опушке тайги он остановился, зябко дернул плечами и нырнул в мелкий подлесок.

– Ладецкий! – крикнул я, снимая сапог. – Давай назад!

– Пошли вы… – донеслось из гулкого, пустого леса. На ноге была мозоль, но такая маленькая, с горошину всего.

– Дай халат на портянку, – попросил я у Гриши, – все равно изодрал, выбросишь…

– Это кощунство – халат на портянку, – отрубил Гриша. – Тем более он последний… Я его починить могу и носить до конца сезона.

– Эй ты! – снова позвал Худяков. – Куда поперся? Ладецкий трещал валежником, продираясь через трущобу, и больше не отвечал.

– Витька, он чо, обиделся? – спросил у меня Худяков. – Вот дурак. Да разве на неудачу обижаются?

– Не знаю, – сказал я. – Вообще он парень не обидчивый.

Гриша неожиданно бросил ружье на землю и, не расстегивая, снял халат через голову.

– На! Хрен с ним, – сказал он. – Помнить, может, будешь, когда полномочным послом станешь.

– Век не забуду, – я разорвал остатки халата напополам и стал обвязывать стертую ногу. – Пришлю тебе десяток новеньких.

– Куда он уходит? – тревожно спросил Худяков. – Витька, его надо завернуть! Эге-ей! – заорал он гортанно. – Назад, говорю тебе! Слышь?! У меня есть шкура! Я тебе прода-ам!

– Сам ты шкура! – донеслось из леса.

Я увидел, как Худякова затрясло. Ноздри вздулись, будто у загнанного коня, и лицо нехорошо побледнело.

– Вернется, – успокоил я Худякова. – Куда он денется?..

– Куда?! – закричал на меня Худяков. – Да я же за вас отвечаю…

Он выматерился и побежал следом за Ладецким.

– А Пухов сейчас – рвет и мечет, – вздохнул Гриша. – Выговор мне обеспечен… Ладецкий! Брось придуриваться, пошли домой!

Я обулся, встал и только сейчас ощутил холод промокшей одежды. Повар тоже, засунув руки в карманы, дрожал и облизывал посиневшие губы.

– Верни-ись! – гремел по тайге голос Худякова и удалялся, глох за расстоянием.

Потом опять все стихло, и несколько минут мы стояли с Гришей молча, глядя друг на друга. Психу Ладецкого я не придавал значения, но сейчас какое-то неясное беспокойство толкало изнутри, заставляя думать, что же произошло. Я огляделся и понял, что тоже не знаю, в какую сторону идти. Мы так долго крутились по тайге, гарям, болотам, что я начисто потерял ориентировку. Почему же Ладецкий так уверенно пошел от нас? Значит, он знал, в какой стороне лагерь, знал, куда идет. Все-таки пятый год в геологии… Зачем же в таком случае Худяков пытается вернуть его?.. Я прислушался. Худяков, видно, догнал Ладецкого и у них шел разговор, но о чем, понять было невозможно. Доносилось лишь какое-то курлыканье и эхо.

– Пошли за ними, – сказал я, – чего тут стоять.

– Пошли, – безразлично проронил Гриша. – Мне что…

Я не успел сделать и двух шагов, как там, откуда был слышен разговор, хлестко ударил выстрел. Загудело в голом осеннем лесу, пошло играть громом, сотрясая тишину. И не успели затихнуть отзвуки, как новый выстрел дробно откликнулся в вершинах деревьев.

– Палят, – прокомментировал Гриша и поежился. – Теперь хоть пали, хоть не пали, а медвежатника в зубах не застрянет.

Через несколько минут раздался треск сучьев и на луговину вышел Худяков.