— Боюсь, что вам было очень скучно слушать все эти больничные истории.

— Нет, — возразила Кристин, — мне они вовсе не показались скучными.

Оба помолчали. Затем Эндрью снова спросил:

— А Хемсон вам не понравился?

— Не особенно. — Она вдруг повернулась к нему.

Сдержанность ей изменила, глаза сверкали благородным негодованием:

— И такой-то вот, напомаженный, сидит весь вечер и глупо ухмыляется и смеет обращаться с вами покровительственно!

— Покровительственно? — повторил удивленный Эндрью.

Она сердито кивнула головой.

— Он был просто невыносим. «Один парень сообщал мне наилучшее решение вопроса о гонораре». И это сразу после того, как вы ему рассказали о замечательном случае с Имрисом! И еще назвал эту болезнь зобом! Даже я знаю, что это как раз обратное явление. А его предложение направлять к нему пациентов! — Она скривила губы. — Дальше уж некуда! — Она докончила, совсем рассвирепев: — Ох, я едва сдерживалась, так меня злило то, что он считает себя выше вас!

— Не думаю, чтобы он считал себя выше меня, — сказал Эндрью озадаченно. — Правда, он сегодня произвел впечатление человека, занятого только самим собой. И это, может быть, просто такое настроение. Он самый симпатичный человек из всех, кого я знаю. Мы были очень дружны в университете. Вместе зубрили.

— Вероятно, он находил, что вы ему полезны, — бросила Кристин с необычной для нее горечью. — Он подружился с вами для того, чтобы вы ему помогали учиться.

Эндрью огорченно запротестовал:

— Не говорите гадостей о людях, Крис.

— Нет, вы, должно быть, слепы! — вспыхнула она, и злые слезы заблестели у нее на глазах. — Надо быть слепым, чтобы не видеть, что он за человек. И он испортил нам все удовольствие от поездки. Все было отлично, пока он не явился и не начал говорить о себе. А в Викториа-холл был чудный концерт, и мы могли пойти туда! Но мы не попали на концерт, а теперь уже слишком поздно идти куда-нибудь — только он не опоздает на свой идиотский бал!

Они шли до станции на некотором расстоянии друг от друга. В первый раз Эндрью видел Кристин рассерженной. И он тоже сердился — на себя, на Хемсона да и на Кристин. Но ведь она права: вечер испорчен. Теперь, украдкой поглядывая на ее напряженное бледное лицо, он чувствовал, что все вышло прескверно.

Они пришли на станцию. Неожиданно, когда они поднимались на верхнюю платформу, Эндрью увидел на противоположной стороне двух человек, которых узнал сразу: миссис Бремвел и доктора Гэбела. В эту минуту был подан поезд, который шел в Порткоул, на морское побережье. Гэбел и миссис Бремвел сели вместе в этот поезд, улыбаясь друг другу. Раздался свисток паровоза, и поезд отошел. Эндрью овладело вдруг неприятное чувство. Он бегло посмотрел на Кристин, с надеждою, что она не заметила этой пары. Только сегодня утром он встретил Бремвела, и тот, поговорив о хорошей погоде, сообщил, удовлетворенно потирая костлявые руки, что жена уехала на два дня к матери в Шрусбери.

Эндрью стоял молча, опустив голову. Он был так влюблен, что сцена, которой он только что был свидетелем, во всем ее значении мучила его, как физическая боль. Тошно ему стало. Не хватало только такого заключительного аккорда, чтобы завершить тяжелый день. Настроение Эндрью резко изменилось, радость померкла. Он жаждал длинного, ничем не нарушенного разговора с Кристин, жаждал открыть ей душу, уладить эту глупую и пустячную размолвку между ними. А больше всего жаждал быть с ней наедине. Но поезд, шедший в Блэнелли, был битком набит. Им пришлось удовольствоваться местами в вагоне, переполненном шахтерами, которые громко обсуждали подробности футбольного матча.