– Ты во многом прав. Известный тебе мастер Мальрубиус действительно живет во мне, а твой старый пес Трискель – в этом Трискеле. Но сейчас это неважно. Если хватит времени, ты сам поймешь, прежде чем мы уйдем. – Мальрубиус закрыл глаза и почесал седые волосы на груди, именно так, как он делал в ту пору, когда я принадлежал к числу самых младших учеников. – Ты боялся ступить на борт этого маленького корабля, хоть я и обещал, что он не увезет тебя ни с Урса, ни даже за пределы твоего континента. Допустим, я сказал бы (заметь, я ничего подобного не говорю, но предположим такую возможность), что на самом деле мы улетим с Урса, минуем орбиту Фалега, которого вы зовете Вертанди, оставим позади Бефора и Аратронь и выйдем наконец во внешнюю тьму, а через нее – в иные места. Испугает ли тебя подобная перспектива после того, раз уж ты уже летишь с нами?

– Никому не по душе признаваться в том, что он боится. И все же меня это пугает.

– Со страхом или нет, но полетел бы ты, если б это могло приблизить приход Нового Солнца?

Мне тут же показалось, что ледяной призрак из бездны уже обвил своими щупальцами мое сердце. Нет, меня не водили за нос, да он и не собирался обманывать меня. Ответить утвердительно – значит, предпринять это путешествие. Я молчал в нерешительности, прислушиваясь к собственному сердцебиению.

– Если не готов – не отвечай. Мы спросим тебя еще раз. Но я ничего больше не могу рассказать, пока ты не ответил.

Я долго стоял на той странной палубе, иногда прохаживался взад‑вперед, дуя на замерзшие пальцы, а вокруг толпились все мои мысли. Звезды наблюдали за нами, и глаза мастера Мальрубиуса казались мне лишней парой звезд на небе. Наконец я подошел к нему и произнес:

– Я давно хотел… если бы это ускорило приход Нового Солнца, я бы полетел.

– Не могу дать тебе никаких гарантий. Если бы это только могло приблизить приход Нового Солнца, отправился бы ты тогда? Справедливость и мир – да, но Новое Солнце – такой всплеск тепла и энергии на Урсе, какой он испытал на себе еще до рождения первого человека.

И тут я подхожу к самому удивительному моменту в своем и так уже затянувшемся повествовании. Но тот миг не был отмечен ни особым звуком, ни странным видением, ни появлением говорящего зверя или гигантской женщины. Просто при последних словах я ощутил давление на грудную клетку, как некогда в Траксе, когда я понял, что должен отправиться с Когтем на север. И я вспомнил девушку в убогой хижине.

– Да, – сказал я. – Если бы это могло приблизить приход Нового Солнца, я бы полетел.

– А что, если бы тебе там пришлось подвергнуться испытанию? Ты ведь знал того, кто был Автархом до тебя, и под конец даже любил его. Он живет в тебе. Был он мужчиной?

– Он был человеком – в отличие от тебя, мастер.

– Ты и сам прекрасно понимаешь, что мой вопрос состоял не в этом. Был ли он мужчиной, как ты – половинкой диады мужчины и женщины?

Я покачал головой.

– Ты тоже станешь таким, если не выдержишь испытания. А теперь ты бы полетел?

Трискель положил свою покрытую шрамами голову мне на колени – посланник всех увечных тварей; посланник Автарха, который носил поднос в Обители Абсолюта и лежал парализованным в паланкине, желая передать мне то многоголосие, что гудело в его черепной коробке; посланник Теклы, корчившейся на «революционизаторе», и той женщины (которую даже я, всегда хваставшийся своей безотказной памятью, почти забыл), что когда‑то истекала кровью и умерла под нашей башней. Возможно, именно встреча с Трискелем, которая, по моим же словам, ничего не меняла, в конечном счете изменила все. На этот раз мне не потребовалось отвечать; мастер Мальрубиус прочел ответ на моем лице.