Соня осторожно накрыла ее тонкую смуглую руку своей.

— Если тебе тяжело вспоминать, что случилось дальше, то не рассказывай. Не нужно бередить старые раны, Нуакшот. Иначе они никогда не заживут.

Но девушка тряхнула головой.

— Нет, Соня. Я расскажу твоему товарищу все. Иначе не видать ему покоя. Возможно, Аудагосте уже сказалась на нем губительно — ведь брат его утратил здесь рассудок. Призрак бессмертия мелькал перед его внутренним взором, дразнил, то являясь, то снова пропадая… И вот он заметил меня.— Она снова сделала паузу и наконец решилась: — Он набросился на меня, как дикий зверь, повалил в песок и… он изнасиловал меня!

Она вскинула глаза на Афолле и с вызовом посмотрела на него.

— Твой брат лишил меня девственности, Афолле! Он причинил мне боль и страдания! Никогда в жизни — а я прожила немало лет! — мне не было так стыдно! А потом он оттолкнул меня ногой и плюнул в песок рядом с моим бедром…

Соня взволнованно поднялась со своего места и обняла девушку за плечи.

— Успокойся, Нуакшот. Все это позади. Почти все женщины прошли через нечто подобное… Ведь даже первая брачная ночь часто оказывается обыкновенным изнасилованием…

Афолле сидел неподвижно. Казалось, рассказ Нуакшот лишил его последних сил.

— Мой брат —убийца? Насильник? Этого не может быть…— повторял он вполголоса, тихо покачивая головой.— Этого просто не может быть…

— Я не лгу! — яростно проговорила Нуакшот, высвобождаясь из объятий Рыжей Сони.

— Никто не ставит твои слова под сомнение, Нуакшот,— мягко сказала Соня.— Афолле потрясен твоим рассказом, только и всего.

Помолчав немного, Нуакшот овладела собой.

— Да,— молвила она задумчиво, — должно быть, я слишком долго не разговаривала с живыми, людьми… Слишком долго прожила я среди воспоминаний — своих и чужих…

— Расскажи, как ты отомстила моему брату за свой позор,— глухо попросил Афолле.

— Я нарисовала его,— непонятно сказала Нуакшот.

— Как — нарисовала?

— Так.— Она провела в воздухе пальцем несколько извилистых линий.— Я нарисовала его лицо на песке. Я умею это делать. Нужно рисовать при ущербной луне того, кого ненавидишь так сильно, что хочешь убить… Луна проливает свой умирающий свет на ненавистное лицо, и вместе с луной постепенно умирает тот, кого нарисовали…

— Власть над Смертью,-прошептала Соня.

— Я же говорила,— казалось, Нуакшот удивлена невнимательностью своих слушателей,— я — Рисующая Смерть.

— Да, ты нарисовала смерть моего брата, и он умер…— Афолле был потрясен.— Он умер! Я видел, как он угасал с каждым днем. Его дыхание прервалось в ту минуту, когда луна исчезла на небе… Была ночь новолуния, черная, как душа убийцы. Мой брат знал, от чего он умирает.

— Конечно! — Нуакшот торжествующе рассмеялась.— Ведь я сказала ему! На следующий день, когда он навьючивал на своего верблюда сумки, набитые разным барахлом, которое рабы откопали для него из-под песка, я приблизилась к нему. Он хмуро посмотрел на меня и спросил: «Что тебе нужно, потаскуха?» Я ответила: «Я не потаскуха, и тебе, негодяй, это должно быть хорошо известно! До встречи с тобой — будь проклят этот день! — я хранила мою девственность. Но я должна сказать тебе: я нарисовала твою смерть. В ночь, когда луна станет бесплодной и исчезнет с небосклона, ты угаснешь…» Он рассмеялся мне в лицо. Я видела,, что он мне не поверил. Прежде чем он успел оскорбить меня, я убежала, в пески и плакала целый день…

— Перед смертью он раскаялся в содеянном,— убежденно сказал Афолле.