Хотя, конечно, никуда не денешься, все равно призовут, потому что, когда смерть уже не за горами, умирающие вдруг начинают очень заботиться о своей душе. И хотя Фэйолан и глазом не моргнул, когда отец Тул осуждал его за то, что он продал свою дочь Идэйну торговцу, покупавшему жен для ирландских поселенцев в Америке, ни Джон, ни отец Тул не сомневались, что, когда настанет час предстать перед Творцом, старый грешник на коленях будет вымаливать прощение.
И в эти дни, наблюдая, как Дэнси кладет желтые цветы на холмик сырой земли, ставший последним пристанищем Идэйны Карри О'Нил, Джон Хаулихэн каждый раз тревожился, что будет с нею теперь, когда рядом нет больше матери, чтобы защитить ее. Рассказывали, что, хотя Идэйна безропотно, как рабыня, служила своему отцу, она превращалась в волчицу, яростно защищавшую своего детеныша, когда дело касалось Дэнси.
С сожалением покачав головой, пономарь снова взялся за работу, мысленно пообещав непременно помолиться за осиротевшую девушку.
Дэнси опустилась на колени, положила желтые нарциссы на могилу и, гладя ладонью землю, прошептала:
– Как мне тебя не хватает, мамочка, как я тоскую по тебе!
Затем, поднявшись, она оглянулась на катившее свои волны Ирландское море. Прохладный ветерок швырнул ей в лицо пряди длинных волос, и мысли ее унеслись сквозь время, назад, в другие края, к другой могиле. Кажется, это было так давно, – в тот день, когда дядя Дули делил с ней ее детское горе над могилкой брата, умершего, едва успев родиться, – но Дэнси этого никогда не забудет.
Она смотрела на холм, полого спускавшийся к воде, и горькая улыбка тронула ее губы при виде желтых лютиков, качавшихся на ветру. Они всегда напоминали ей о сказке, которую рассказывал дядя Дули, – про желтые цветы, вырастающие на могилках гномов.
– Если в душе ты веришь в это, значит, это правда, – уверял он ее.
Наивные детские иллюзии – утешительная вера в то, что мать видит ее, знает о нарциссах, которые она каждый день приносит ей на могилу как символ вечной любви…
Дэнси не хотелось думать о том, что ждет ее вечером. Даже когда мать была еще жива, работать в таверне было очень неприятно, но тогда Дэнси по крайней мере знала, что есть на свете человек, который ее любит, знала, что мать всегда готова вступиться за нее и поставить на место этих хулиганов, когда они заходили слишком далеко в своих грубых шутках. А теперь ее некому защищать: дед не любит, когда она дает отпор приставаниям пьяных ухажеров. Он говорит, что каждый приходит в его таверну с какой-то целью: посетители – чтобы отдохнуть и повеселиться, он – чтобы делать деньги, а она – чтобы делать то, что ей велят.
Идэйна тут тоже настрадалась, и единственное утешение, которое оставалось у Дэнси, – это сознание, что теперь ее мать покоится в мире.
Единственной отрадой для Дэнси были воспоминания. Однако мать отказывалась говорить о прошлом и не отвечала на ее вопросы.
Дэнси упрекала себя, что не скучает по отцу. Она чувствовала себя виноватой – но отец помнился ей холодным и равнодушным. Другое дело – дядя Дули. Мысли о нем всегда наполняли ее печалью, она безмерно тосковала по нему и знала, что никогда, никогда не забудет того счастья, которым он озарил ее детство. Научившись читать и писать, девочка не раз просила мать дать ей адрес дяди. Ей хотелось написать ему, но мать каждый раз отказывалась, повторяя, что пора его забыть, пора забыть все, что связано с прошлой жизнью в Америке.
Потом Дэнси узнала о бушевавшей там страшной войне. Война называлась гражданской. Север воевал против Юга, отец против сына, брат против брата. Все это началось из-за рабства и еще чего-то, называемого правами штатов. Но Дэнси никак не могла понять, зачем люди убивают друг друга. Почему бы рабовладельцам просто не освободить своих рабов и раз и навсегда не покончить с этим. |