Отдав приказы и начав операцию, Слейд всегда отъезжал в сторону и следил, чтобы все его люди с энтузиазмом участвовали в деле. Основным правилом было, чтобы у каждого члена клана хватало желания и нервов участвовать во всех акциях. Трусам здесь не место. Поэтому Слейд спрятался в тени и наблюдал. Именно тогда он заметил, как кто-то уронил факел, вместо того чтобы бросить его в хижину. Слейд напряженно поискал взглядом Великого Исполина, желая, чтобы тот обратил внимание на явное проявление слабости. Но, как обычно, главарь исчез, опасаясь быть узнанным.

Поэтому Слейд наблюдал в одиночестве, а когда увидел, что человек тайком направляется в лес, его первым порывом было тут же пристрелить труса. Но что-то удержало его. Человек мог оказаться вовсе не трусом, а шпионом. А если так, Слейд должен узнать, кто это, как много он знает и на кого работает.

Слейд снял свой костюм и сунул его в сумку, нарушая правило оставлять его на месте сбора. Вообще, считалось слишком рискованным, чтобы каждый член клана сам где-то прятал свой костюм. Большинство жен знали об участии мужей в клане, сами шили для них костюмы, и все же лучше было оставлять все в одном месте. Слейд с раздражением вспомнил, как пропал костюм Кокса. Он был так взбешен в то время, так боялся, что все выйдет наружу и их арестуют, что предпочел разбить голову Фрэнку, убить его, лишь бы этот сукин сын, спасая свою шкуру, не выболтал то, что знает.

Слейд здорово отстал, было темно, хоть глаз выколи, но он все же различал впереди свою жертву. Как только станет ясно, куда тот направляется, он нападет на него, заставит говорить, а потом убьет. Но куда, черт возьми, он едет? Ясно, не в город.

Внезапно Слейд выпрямился в седле и напряг зрение. Вполне определенно, всадник поворачивает у церкви. Это потрясло Слейда: единственное поместье в этом направлении было поместье Дули О'Нила, а…

Внутри все кричало, что этого не может быть. Но, черт возьми, это действительно было так. Если только один из работников не осмелился нарядиться в костюм клана, шпионом могла быть только Дэнси.

Когда шок пошел, Слейд стал следить дальше. Он видел, как Дэнси съехала на тропу, ведущую к хижине Дули. Потом он повернул назад. Того, что он видел, было достаточно.

Единственная свеча давала недостаточно света, чтобы читать, но Эдди знала каждое слово этого выцветшего, потрепанного письма наизусть. Хотя оно было залито слезами и чернила расплылись, Эдди все еще могла разобрать небрежный почерк Дули. Он написал это письмо ей когда-то в молодости и преподнес вместе с букетиком маргариток в день рождения. Это не было стихотворение или признание в любви – просто поздравление. Немного – но это все, что у нее было. Даже выйдя за Ангуса, она не могла заставить себя уничтожить записку.

Он разбил ее сердце. И хотя она не могла его простить, но и разлюбить не смогла. И когда дочь Идэйны вернулась, вернулось и болезненное воспоминание о той, из-за кого Эдди потеряла его. Если бы не Идэйна, Дули женился бы на ней, Эдди была в этом убеждена.

Эдди сунула записку под подушку и легла на спину, глядя на кружево балдахина. Богатство и власть были своего рода местью, но она теперь понимала, что Дули не волновали ее дела.

Она все больше склонялась к мысли, что была не права. Если Дули хотел, чтобы его племянница унаследовала все, может, не нужно пытаться отнять у нее землю. Может, тогда ядовитая ненависть оставит ее, и она сможет мирно прожить свои последние дни или месяцы – сколько Господь пошлет ей.

Может, размышляла она, закрывая глаза и засыпая, пора признать, что если бы так было суждено, если бы Дули действительно любил ее, то ни Идэйна, ни какая другая женщина не смогла бы его отнять.

И какое это вообще сейчас имеет значение, горько спрашивала она себя. Джордан одержим желанием отослать ее куда-нибудь, и, чтобы противостоять этому, ей понадобятся все силы, которые у нее остались.