До сих Пор девушке и в голову не приходило, что Джерри может петь.

К тому времени, когда поднялась шумиха вокруг «Америкен Бисли», Доминик Парилло превратилась в бледную тень бывшей себя. Она пребывала в угнетенном состоянии духа и непрерывно терзалась мыслями о самоубийстве посредством любых предметов, какие только попадались под руку. Начальство упорно отказывалось снабдить Доминик таблетками цианида, устроить ей выдолбленный зуб или выслать отравленный платок.

Поэтому Доминик приобрела маленький аэрозольный баллончик клопомора «Черный Флаг». В случае необходимости она могла бы сунуть распылитель в горло и нажать на кнопку своим необычайно сильным и проворным языком, который в свое время обеспечил ей быстрое продвижение по службе. Мужчины обожали умелый язычок Арлекина. Во всяком случае, соотечественники. Американцы же, как правило, отпускали по поводу ее «французских» поцелуев малоприятные замечания, но не хотели – а может, не могли – объяснить, почему такой поцелуй приписывался именно французам, а не какой либо иной нации.

Доминик торчала в Виргинии уже целых три недели, работая телерепортером европейского канала, когда внезапно разразилась Вторая гражданская война. Фургон француженки очутился на месте происшествия одним из первых.

Удостоверение журналиста оказалось самой лучшей маскировкой. Свобода граждан США ограничивалась множеством постановлений и законов, но журналисты, даже иностранные, по непонятным причинам были исключением из этого правила.

Выскочив из машины, Доминик обнаружила, что проникнуть на поле битвы невозможно, и ей оставалось лишь подслушивать разговоры работников телекомпаний, которые располагали вертолетами, следившими за сражением сверху.

Удивлению Доминик не было границ. Государство раскололось на два враждебных лагеря, но журналистам, казалось, было плевать на судьбы своей страны. Их интересовала только информация.

Случись нечто подобное во Франции, этих репортеров казнили бы без суда и следствия, столь открыто они пренебрегали гражданским долгом.

Когда наконец битва началась, конфедераты сняли свои посты, и представители прессы ринулись на поле. В первую секунду Доминик показалось, что они собираются вступить в драку, однако она ошибалась. Журналистов влекла романтика битвы, и их бесстрашие перед резким свистом медленных мушкетных пуль могло бы вызвать уважение, если бы не было явным следствием потрясающего безрассудства.

Тем не менее, девушка продралась сквозь колючий сосновый лес, миновала бездействующие артиллерийские батареи прошлого века и, выскочив на арену сражения, с изумлением воззрилась на одежду солдат, столь напоминающую форму войск Наполеона III.

Это обстоятельство только лишний раз подтверждало истину о том, что Америка ничего не дала мировой культуре, а лишь черпала из нее.

– Я не могу отличить противоборствующие стороны, – пожаловалась она своему американскому коллеге, который снимал все подряд, будто турист с вершины Эйфелевой башни – без всякой системы с каким то безумным исступлением.

– Все очень просто. Синие против серых.

– Но ведь они все серые!

– Вы что, дальтоник?

– Да, я цветнослепая.

Несколько минут спустя на поле приземлились шары компании Бисли, и физический недостаток Доминик превратился в бесценное достоинство.

Воздействие шаров оказалось поистине магическим. При виде персонажей мультфильмов солдаты побросали оружие, а на их лицах появилось выражение детской радости и благоговения.

Все вокруг только и говорили о невероятно розовом свете. Доминик же видела лишь слепящие монотонно серые огни, поскольку для ее зеленых глаз цвета представлялись различными градациями серого.