|
Тонкий дипломат, она всего лишь любопытствовала, но не настаивала. Она многое делала для закрепления достигнутого. Двойное замужество - это больше, чем университет. Она знала, чем дорожить и чего бояться, и даже в постельных утехах вела себя, скорее, по-мужски - наблюдая и изучая, временно запретив себе пылкую слепоту. И этот его ЗОВ она, конечно же, учуяла. Правда, несколько по-своему. Всякий раз, когда ЭТО приближалось, он спешил к ней, цепляясь, как утопающий цепляется за буек. Он словно от чего-то убегал. Разгадать - от чего - она поставила себе задачей. А пока с покорностью сбрасывала с себя халатик, позволяя перепуганному ребенку из подвальной темноты вынырнуть в свет. Впрочем, он не слишком боялся. Страх его был особого рода. Он не впадал в панику, вполне сознательно лишая себя той пограничной минуты, когда человеческое в нем пасовало, поднимая руки, переходя в состояние, названия которого он не знал. Так тучные люди лишают себя десерта. Сладкое манит их, но пугают последствия.
- Если когда-нибудь решишь, что можно, расскажи мне обо всем, хорошо? - ладонь Вероники гладила его пылающий лоб. Мысленно взвесив фразы, с которыми он мог обратиться к ней, Марк решил, что откровение станет ошибкой. Его попросту не поймут, а, не поняв, украдкой будут листать медицинские справочники, советоваться за спиной с психиатрами. Собственно говоря, от него могли и убежать, а этого Марк тоже не хотел. Вероника была ему нужна. Возможно, она ему даже нравилась. Марк действительно не хотел, чтобы Вероника последовала примеру предшественницы. *** Еще недавно тротуары безостановочно пузырили, и дождь сменялся новым дождем, в свою очередь отступая в сторону и собираясь с силами. Руками, облаченными в темные, мохнатые рукавицы, гроза комкала и перемешивала небеса, словно готовя к выпечке тесто. Разбухая на мутных дрожжах, высота бурлила, опускаясь ниже и ниже. Все прекратилось неожиданно и враз. Влага иссякла, некто, должно быть, смахивающий на добродушного садовника, опрыскал свод голубой кислотой, смыв ржавь и копоть от ударов молнией. Платой ему послужило тепло. Улицы подморозило, и внезапно обнаружилось, что по лужам можно шагать без риска замочить ноги. Это произошло в первый из выходных - в субботу. День был светел и чист, как лист бумаги. Внешняя чистота заражала, и вдвоем с Вероникой они затеяли генеральную уборку. Само собой вышло так, что после уборки пошел ремонт разных мелочей, как то - шпатлевка щелей в дверном косяке, подклейка обносившихся обоев, укрепление ревматически поскрипывающих конечностей стола. Время за суетой бежало стремительной многоножкой, и лишь, случайно оглянувшись, Марк обнаружил вдруг, что за окном уже вечер, и что голубизна неба давно сменилась предсумеречным трауром. И тотчас пришло ощущение запоздалой усталости. Руки сами собой опустились, он решил, что на сегодня хватит. Поправив сложенные стопкой книги, Марк молча полюбовался. Мебель молодцевато поблескивала, пыль, паутина, носки, которые он гирляндами развешивал на веревках, - все пропало бесследно. Каждому предмету было указано свое определенное место. Настольная лампа, с любопытством склонив абажур, лицезрела произошедшие перемены. Они ей тоже, похоже, нравились. - Ах, какие мы молодцы! - Вероника приблизилась сзади и потрепала Марка по голове. - По медали каждому! - По три!.. Может, пойдем прогуляемся? А что? Мы заслужили. Его и в самом деле отчего-то потянуло на вечерний моцион. Вдруг потянуло - и все тут. Может быть, захотелось выбраться из четырех стен на свежий воздух, под открытое небо, задрав голову, посчитать какие-нибудь звезды, найти обязательную полярную пуповину, повспоминать что-нибудь из школьной астрономии. Вероника, поколебавшись, решила остаться. Она еще надеялась закончить с невыглаженным бельем. На мгновение Марк тоже заколебался. Вычитать единицу из двойки казалось неразумным, и все же в конце концов дело решилось в пользу прогулки. Уже после подумалось, что неспроста - неспроста родилось это непреодолимое желание. |
