Камран не знал, как объяснить женщине, откуда на ее теле взялись следы жестоких истязаний, но она не спрашивала об этом. Лишь однажды обмолвилась, что происходящее кажется ей сном, что где-то на задворках сознания будто бы притаилась некая мрачная тень, которая мешает ей радоваться жизни.

— Ты только что пережила гибель родителей, — заметил он.

— Нет, — сказала Асмик и нахмурилась, — я не об этом. Мне кажется, что я нахожусь внутри какой-то сказки, а снаружи живет что-то иное, страшное, неизвестное… От чего ты меня спас? От кого я скрываюсь? Где все те люди, которые окружали нас, когда мои родные были живы? Неужели я осталась совсем одна и потому вынуждена жить в доме мужчины, да еще иноверца? Или ты меня обманываешь?

— Я говорю тебе правду.

Конечно, Камран понимал, что это похоже на жестокую игру, что рано или поздно реальность разверзнется перед Асмик во всей безысходной мрачности, но он надеялся на силу своей любви и милосердие Бога.

Камран знал, что должен быть счастлив, но он не был счастлив, когда смотрел на несчастную измученную женщину, которая не помнила своего прошлого и не знала своего истинного возраста.

Когда Асмик засыпала, Камран садился рядом и думал о том, что все эти годы он помнил вкус ее поцелуев, теплоту и аромат ее кожи, звук ее голоса и пламенные чары ее стыдливых и вместе с тем страстных ласк. Между тем он не ведал, где она провела последние восемь лет, выходила ли замуж, были ли в ее жизни другие мужчины, рожала ли она детей.

Он не знал, как заставить ее пробудиться, как помочь забыть горе. Камран был готов отдать ей свои мысли, свою жизнь, свою душу и тело и даже еще больше, если б она согласилась это принять.

То, чего ждал и боялся Камран, произошло внезапно, как и предвещал Малик. Однажды на рассвете, проснувшись в чужом доме, в чужой постели, Асмик почувствовала биение своего сердца. Она лежала свернувшись калачиком, словно в утробе матери, и прислушивалась к своему телу, опутанному нитями жил, по которым бежала горячая кровь. Она ощущала себя живой.

Тысячи воспоминаний возникали в ее голове: далекие и близкие, сладостные и горькие, они походили на стаю легкокрылых птиц. А над ними царило одно — мрачное, тяжелое, страшное, нерушимое, как гранитная глыба.

Асмик Агбалян было двадцать четыре года, она пришла в Исфахан, надеясь вернуться к истокам своей судьбы, что, конечно, было невозможно. Она убила человека, ее схватили и бросили в тюрьму, где издевались и пытали.

Однако она ничего не чувствовала, ибо обрушившееся на нее горе было несравнимо ни с какой другой болью. Ее дети погибли во время землетрясения, и это случилось потому, что она снова бросилась в погоню за призрачной, преступной мечтой.

Если б она осталась с Тиграном и Сусанной, им троим, вероятно, удалось бы успеть убежать в безопасное место. Или они погибли бы вместе и воссоединились на Небесах. Но она выжила, и ей не было прощения.

Асмик перевела взгляд на мужчину, который спал на полу возле ее ложа. Теперь она вспомнила, как страстно любила этого человека, желала его и ждала, несмотря ни на что. Его лицо было спокойным и удивительно красивым, и она видела, как сильно Тигран был похож на своего отца, так же как Сусанна — на своего.

Впервые за долгое время Асмик подумала о Вардане. Почему она ушла в Исфахан, не повидавшись с ним? Ведь он был отцом Сусанны и тоже очень любил девочку. Она принесла этому человеку только несчастье. Как и всем остальным.

Она не собиралась жить, но Камран спас ее от смерти и выходил. Разумеется, желая получить награду.

Его вещи и оружие валялись на полу.