– Мы долго говорили с Витярой. Там, на берегу. Он рассказывал о ШНыре, о своих знакомых.

– А откуда ты знаешь, что я именно Фреда, а не Лара, например? Как он меня описал?

Оля замялась. Откуда ей было знать, что если Фреда начинает копать, то роет до центра Земли.

– Ну… э-э… он сказал, что у тебя характер такой… прямой и искренний.

– Трепло. Представляю, как это звучало! – отрезала Фреда, и где-то в пространстве на Витяре нарисовался громадный крест.

– А я кто? – спросила Рина.

– Ты Рина, – ответила Оля почти не задумываясь, потому что она уже снова писала.

– А меня ты как узнала? Тоже характер прямой и искренний?

– Нет. По веснушкам, – ответила Оля. – А Сашку я узнала, потому что он всегда рядом с тобой. Ты же Сашка?

– Александр, – сказал Сашка строго. Неужели все, чем он знаменит, это то, что он всегда рядом с Риной?

– Отлично, Александр! Тогда держите для Витяры записку! А вот это отдайте или ему, или сразу Суповне. Она же у вас цветы любит?

Оля оглянулась, проверяя, не смотрит ли на них кто чужой, и, сунув руку в боковой карман рюкзака, достала запотевший изнутри пластиковый контейнер. Придирчиво осмотрела его и, буркнув «Халтуру делают… течет…», открыла его. На ладонь к ней скользнул плоский камешек. Форма камешка была сглаженная, а множество мелких отверстий, похожих на оспины, были заполнены глиной. Из одной из оспин прорастал маленький белый цветок. Его центральная часть, состоящая из четырех приподнятых лепестков, была алой, а сердцевина ярко-желтой.

– Вот… Суповне передайте! И осторожнее там! Чтобы не попало сами знаете к кому. Уж больно плотно на меня насели, у себя оставлять боюсь. Можно, конечно, на берегу прикопать, да они все равно, если схватят, всю правду из меня вытянут. Я же не девочка-герой.

Оля перебросила камень с цветком Сашке. Сашка поймал его, опасаясь повредить растение.

– Не боись! Ничего ему не будет! Вот смотри! – Оля с силой дернула цветок за стебель, точно собиралась вырвать его из камня. Рина вскрикнула, однако ничего не произошло.

Рука Оли прошла насквозь. Ни один лепесток даже не шелохнулся. При этом цветок совершенно определенно был живой и материальный. Назвать его призрачным Сашка не рискнул бы. Напротив, в нем угадывалась та плотность, какая бывает лишь в последние мгновения перед нырком, когда пег несется к земле и мир вокруг кажется серым, выцветающим и картонным, менее реальным, чем твое преображающееся тело и грива пега. Запястью вдруг стало горячо. Сашка потянул рукав. На нерпи проступил череп.

– Закладка? – спросил Сашка. – Нет, не похоже. Хотя на что-то же он реагирует?

Оля отвернулась:

– Ну я потопала! А то Амфибрахия еще кто-нибудь засечет! Там глубина в два кошачьих хвоста, никакого эхолота не надо. Записку Витяре не забудьте передать!

Она спеша сложила все в рюкзак, сунула под мышку один непоместившийся ласт и зашагала к Копытово. Лицо у Оли было такое, словно она размышляла уже о чем-то другом.

«Не попрощалась!» – подумала Рина, и тотчас, махнув рукой, Оля, не оборачиваясь, крикнула:

– Ах да! Всем пока!

Сашка, Рина и Фреда постояли еще немного на лугу и, изменив планы, повернули к ШНыру. Нужно было посоветоваться с Кавалерией, отдать Витяре записку и Суповне камень. Всю дорогу до ШНыра Сашка держал в руке шнеппер. Что-то подсказывало ему, что цветок может представлять ценность не только для Суповны.

Уже у забора ШНыра Фреде пришла эсэмэска. Она лениво взглянула на экран и, пожав плечами, спрятала телефон в карман.

– От мамы? – спросила Рина.

– Да нет, знакомая одна сообщение написала.

– Какое?

– Ну такое… Эмоционального содержания, – ответила Фреда рассеянно.