— Пусть она лучше лечит свою бласфемию, — с важным видом посоветовала я и, не дожидаясь вопроса Катерины, пояснила: — бласфемия — болезненное непреодолимое влечение к произношению без всякого повода циничных, бранных слов. Особой выраженности достигает при шизофрении, — в этом месте я жестом указала на Иванову.

— Вот п…! — заржала она, упомянув орган, противоположный члену.

— Об этом и говорилось? — подытожила я и с достоинством удалилась в ванную.

Там перед зеркалом, глядя на окровавленную себя, я мгновенно вошла в положение Ивановой. Судя по пятнам на теле и на платье, на мне не должно быть живого места. Однако кроме ушибов и царапин ничего серьезного я не обнаружила.

В голове возник вопрос: “Значит кровь не моя, но чья же? Видимо того организма, который душераздирающе вопил. Что вообще происходит в том подвале?” Ответ очень хотелось получить в ближайшее время. Я дала себе слово принять к тому все меры.

— Вита брэвис, аква витэ лёнга! — торжественно произнесла она и лихо замахнула полный стакан.

Позорно пьяная Катерина вопросительно уставилась на своего Виктора.

— Жизнь коротка — водка вечна! — важно перевел он заплетающимся языком.

— Именно, — пропищал Моргун, после чего громко икнул и застенчиво молвил: — Простите.

Бедняжка очень косо сидел на стуле и жмурился от удовольствия, что было особенно противно.

Почему-то на него я разозлилась больше всего. “Посидел бы этот интеллигент с мое в подвале, понял бы чему в этой жизни следует радоваться, — с ненавистью подумала я. — И Иванова тоже хороша. Ей бы все пьянствовать. Знало бы министерство здравоохранения, зачем она ездит в командировки. И Катька тоже фрукт. Из-за ее причуд я вляпалась в такое дерьмо, а ей все пофигу. Даже толком не расспросила куда путешествовала ее “Хонда”. Пьют как ни в чем не бывало и никому до меня нет дела. Что за народ?”

— Чего смурная? — вывела меня из задумчивости Иванова.

— Не смурная, а трезвая, — напомнила я.

Иванова решила меня подбодрить.

— Тебе это идет, — пробасила она, наливая себе полный стакан.

Умеет она довести до бешенства.

— Слушай, — завопила я, — пора бы тебе меру знать, алкоголичка!

Иванова искренне удивилась:

— Что такое мера? Парс про тото?

— Часть вместо целого, — мгновенно перевел Витек.

Катерина разразилась бурными аплодисментами.

— Похвально, похвально, — запричитал Моргун. — За это надо выпить.

С быстротой молнии компания наполнила стаканы, Иванова рявкнула:

— Пэрикулюм ин мора! — и тут же подала пример.

— Промедление смерти подобно! — перевел Виктор, бесстрашно следуя за Ивановой.

Катерина и Моргун мгновенно поддержали почин, ловко “опрокидывая” свои стаканы. Когда все дружно выдохнули и потянулись за огурцом, сиротливо лежащим на тарелке, я пришла в себя.

— Вы что делаете, изверги! А я? Даже пустого стакана мне не поставили! Хотя бы каплю налили в качестве лекарства от стресса и простуды!

— Оптимум медикаментум — коитус эст, — заявила Иванова, с хрустом закусывая огурцом, отбитым у других претендентов.

Потрясенная Катерина с открытым ртом уставилась на Виктора.

— Лучшее лекарство — совокупление, — перевел он, нежно обнимая жену за необъятную талию.

Это возмутительно!

— Иванова, — закричала я, — учти, я весь вечер просидела в подвале и за себя не ручаюсь.