— Да, теперь вы её жалеете, — согласился Рябинин.

— Нет, я её люблю…

— Мы любим того, кого нет рядом.

— Я ненавижу не Анну, а свою жизнь.

— Жизнь тут ни при чём. Она может быть прекрасной и может быть никчёмной — это как ею распорядиться.

Слежевский поднялся через силу, словно его набили дробью. Он подошёл к стене и взялся за пальто:

— Я собираюсь…

Рябинин кивнул рассеянно.

Зло… Он изучал и прослеживал по своим уголовным делам его мрачное зарождение где-нибудь в детстве, в неустойчивой психике, в искромсанной жизни. Рябинин знал, как это зло приходит на белый свет. Но куда оно девается? Улетает в космос? Тогда бы он потемнел тучами. Зарывается в землю? Тогда бы она не плодоносила. Переходит в продукцию? Тогда бы от этой продукции народ шарахался. Не рассеивается ли зло меж людей? Но от соприкосновения со злобой человек не становится злым, как и не глупеет от встречи с глупостью…

Очищается. Человечество самоочищается, как мировой океан.

Слежевский стоял у порога серым привидением и, видимо, прощался с избушкой.

Догадливая печка прогорела и затихла. Чайник, будто давно предупреждённый, сегодня вовсе не грелся. На стенах почти невидимо покачивались травы. Негромко треснуло пересохшее полено.

Попрощался с избушкой и Рябинин. Жизнь течёт во времени, которое распадается на куски и кусочки, оставляемые человеком на своём пути. И он тут оставил кусочек своей жизни — провёл несколько дней, выслушал исповедь убийцы и выпил много чашек вкусного чая.

— Олег Семёнович…

— Что? — испуганно отозвался Слежевский, уже к чему-то готовый.

— Цветы на окнах… поливались?

— Да, Анна их любила.

— Почему же они вяли?

— Я в них кипятку плеснул…

— Назло жене?

Слежевский не ответил. И Рябинин не переспросил.

18

Клуб походил на театр, уезжающий на гастроли.

Под окнами гудели прогреваемые моторы. Захлопали двери, и деревянно загрохало в разных углах здания. По зрительному залу загулял обнаглевший ветер. На полу забегали бумажки — эти вечные знаки переездов. Инспектора очищали сцену, разнося по комнатам табуретки и столы. В танцклассе Леденцов убирал раскладушки. Повар кому-то сдавал намытую и начищенную посуду.

Чёрный кот, мистический, как ему и положено, сразу пропал. А рыжий, чувствуя перемену в своей жизни к худшему, как бы потерял пространственную ориентацию и ошалело полез к потолку по занавесу. Фомин взял у повара недоеденную тушёнку и пошёл в посёлок искать сердобольную душу, которая приютила бы Рыжика.

Рябинин бродил по коридорам и комнатам. Теперь он прощался с клубом. Жизнь течёт во времени, которое распадается на куски и кусочки, оставляемые человеком на своём пути. С годами Рябинин всё острее чувствовал это течение и всё чаще прислушивался к его неумолимому шороху.

В коридоре он столкнулся с Петельниковым, и они пошли вместе.

— Преступник века отправлен в город, — сказал инспектор с усмешкой.

— А разве не преступник? — насторожился Рябинин.

— Что он — банк ограбил?

— Человека убил…

— Жену.

— Человека.

— Жену. Человека он никогда бы не убил и банка бы не ограбил.

— Как будто твой банк дороже человеческой жизни, — насупился Рябинин.

— Любой юрист тебе скажет, что ограбление банка более опасное преступление, чем убийство жены.

— А я не поверю любому юристу.