Он лежал на боку и наблюдал за ней, подпирая голову локтем. Покрывало соскользнуло до пояса, открывая ее взору мощный обнаженный торс. В мягком утреннем свете рельефно выступающие мускулы его широких плеч казались отлитыми из бронзы, на груди курчавились золотые волоски. В его глазах она ясно увидела восхищение, но в их глубоких тенях скрывалось что-то еще, какая-то напряженная мысль, возможно, даже подозрение?!

Пряди темных волос веером разметались по подушке. Прелестное лицо медленно розовело, даже грациозная шея и обольстительные изгибы груди, угадывающиеся под низким вырезом шелковой сорочки, заливались краской. Приоткрытые в удивлении губы, мягкие и влажные, были красиво изогнуты. Но ее рука, лежавшая на покрывале, была стиснута в кулак, а сумрачно-серые глаза под черными бровями и ресницами — настоящие ирландские глаза! — полны тревоги.

Родерик наклонился к ней. Ее шелковистые черные ресницы затрепетали и опустились. Она не сделала попытки отодвинуться. Поцеловать ее сейчас было бы неблагородно, но он оправдывал себя тем, что им движет не только обычное желание. Это легкое прикосновение станет проверкой. Интересно, как она это воспримет: ответит или оттолкнет его?

Мара лежала неподвижно, ее губы были прохладными, поначалу она не ответила на поцелуй, но прикосновение его отозвалось где-то в глубине ее естества. Ее страх отступил, сменился приятным теплом. Она шевельнулась, прижалась губами к его губам и тут же почувствовала легкое касание его языка.

Деннис целовал ее так на балу, засовывая свой горячий и мокрый язык ей в рот. С воспоминанием пришло и растущее ощущение паники. Она толкнула Родерика в плечо и резко отвернулась.

Он сразу же отпустил ее, но не отвел глаза, продолжая внимательно ее изучать. Повязка сбилась за ночь, открыв лилово-багровый синяк на ее виске. Под глазами залегли глубокие тени, тонкая, полупрозрачная кожа теперь пылала румянцем, вызванным каким-то неведомым ему чувством. Вокруг нее витал аромат тайны. Эта женщина, пришедшая к нему под покровом ночи, была не просто дамой, попавшей в беду и забывшей, кто она такая, она казалась ему прекрасной загадкой, которую он должен был разгадать во что бы то ни стало.

Придворные интриги и грызня политических группировок в половине стран Европы были знакомы ему не хуже, чем привычный ход его собственных мыслей. Он научился распознавать опасные подводные течения, и чутье никогда его не подводило. Он знал, что разумнее было бы оставить эту женщину у цыган. Но она уже успела очаровать его своими робкими авансами и мгновенными отступлениями. Что-то в ее глазах смущало его. Она напоминала ему затравленную гончими лань, которую он однажды видел на охоте. В ее глазах светился такой же горький упрек.

— Простите меня, — торопливо проговорил он. — Я не имел права пользоваться вашим бедственным положением.

Насколько было бы проще, если бы он действительно воспользовался положением и овладел ею! Все было бы уже кончено! Горькая и насмешливая улыбка тронула губы Мары и тотчас же пропала.

— Полагаю, вы привыкли просыпаться и… видеть женщину в вашей постели.

— Только не такую, для которой у меня нет имени. Я не знаю, кто вы и чем занимаетесь.

— Я вам сказала…

— Я все прекрасно помню. Это создает некоторое затруднение, не так ли? Я мог бы щелкать пальцами или подзывать вас свистом, но, мне кажется, это было бы неловко для нас обоих. Всякая новая душа, приходящая в этот мир, нуждается в имени, и, как новорожденный младенец, появившийся на свет только вчера, вы можете рассчитывать на крещение сегодня утром.