Алла ощутила неприятную горечь во рту, в висках забились встревоженные жилки, требуя внимания.

— Аспирин купил? Голова просто раскалывается.

— В первую очередь заехал в аптеку. Вот здесь еще что-то от простуды. — Макс вытащил из кармана пиджака небольшой аптекарский пакетик с лекарствами.

Алла приняла таблетку и направилась в гостиную.

— Ты не возражаешь, если я немного прилягу? А потом что-нибудь приготовлю.

— Я не голоден. Да мне и ехать пора.

— Обидеть хочешь? Такой гордый стал, столичный, что даже с нами, маленькими людьми, и общаться уже не желаешь?

Алла прилегла на диване, укрывшись пледом, Макс устроился в кресле.

— Как поживаешь? — спросила Алла, пристально вглядываясь в бывшего кавалера.

Совсем не изменился: такой же неказистый и щупленький. Хотя нет, немного раздался в плечах и возмужал. Наверное, в спортзал ходит, железо тягает, чтобы выглядеть посолидней. Но все равно с ней, Аллой, смотрелся бы как юноша. Они почти одинакового роста, но при ее привычке всегда ходить на высоких каблуках Макса и вовсе приняли бы за младшего брата.

Нет, не пара они, как ни крути. И хорошо, что когда-то расстались.

— Нормально поживаю, — усмехнулся Макс.

— Мне нужно серьезно с тобой поговорить. Обо мне. У меня такое ощущение, словно я попала в ловушку, из которой самостоятельно не выбраться. Меня заставляют делать то, на что я сама ни за что бы не решилась. Мною вертят, как марионеткой. Так страшно, что я бы и тебе не доверилась, но ты здесь чужой, поэтому они тебя вряд ли успели переманить на свою сторону. Ты единственный, к кому я могу обратиться за помощью.

— И в чем она будет выражаться?

— Я отдам тебе кое-какие документы. И если со мной что случится, ты отправишь их по назначению.

— Все действительно так плохо? А ты не преувеличиваешь опасность?

— Конечно, нет! Неужели я бы стала говорить с тобой о ерунде? — Алла еле сдерживала раздражение.

Макс всегда считал, что у нее слишком развитое воображение. И теперь Алла вынуждена с этим согласиться, поскольку большинство достоинств наверняка дорисовала ему сама. Потом еще и влюбилась без памяти, дура несчастная. А ведь он совсем не тот, за кого она его принимала.

Ох уж это пресловутое женское воображение! Каких только самовлюбленных эгоистов оно не заставляет принимать за эталон мужественности.

— Я так устала сопротивляться, что теперь вынуждена плыть по течению. Но я чувствую, что меня окончательно затягивает на дно. — Алла чувствовала, что вот-вот расплачется от жалости к себе. Она достала из кармана носовой платок, пытаясь промокнуть появившуюся в уголках глаз влагу, чтобы не растеклась тушь. — Мне так страшно, что жить не хочется.

— А если эти документы отослать куда следует, не дожидаясь, пока с тобой разделаются?

— Можно и сразу отослать, тоже вариант. Все равно ведь мне умирать. Так какая разница — позже или раньше? — Алла уже не могла говорить, поток жалости к себе хлынул из глаз, и она зарыдала, уткнувшись в плед.

Несомненно, сила женских слез не знает границ. И нет ни одного мужчины, который остался бы равнодушным к убивающейся от горя особи женского пола, так как в душе каждый и бесстрашный герой, и благородный защитник, и принципиальный суровый воин, не знающий пощады в борьбе за справедливость и честь женщины. Ну кому не польстит, что его принимают за такого вот бесстрашного рыцаря, рыдая ему в жилетку, вернее, кольчугу?

Макс поднялся с кресла, присел на краешек дивана рядом, и Алла оказалась в его объятиях, тая от трогательных воспоминаний.

— А вот плакать не стоит. Мы обязательно что-нибудь придумаем.