…Когда я появилась на пороге его дома, Жерар понял меня с полуслова.

«Ну что же, — сказал он тогда, — если такое количество людей желают твоей смерти, дай им ее, только и всего».

И мы составили небольшой план.

Нетрудно было предугадать, что раз за дело взялся мой внезапно оживший супруг, то следует ожидать очередной красивой глупости.

Человек не меняется, и граф де Ла Фер, как обычно, пошел по самому простому пути, не утруждая себя излишней работой. За все эти годы мысль проверить, за какое все-таки преступление получила клеймо законная супруга, так и не посетила его благородную голову.

А вот устроить собственный суд — это вполне в его духе.

Он охотно поверил бы любому подвернувшемуся свидетелю моих злодеяний, лишь бы они соответствовали тому представлению обо мне, какое он вынес в одну секунду после того, как на той охоте платье сползло с моего плеча.

Мы с Жераром рассуждали так.

Пачкать руки собственным исполнением приговора ни граф де Ла Фер, ни его друзья не станут.

Поэтому они должны неминуемо обратиться за помощью к местному палачу, коим и был мой брат, единственный палач на всю округу. Ведь это ремесло, хоть и дает постоянный доход, к числу жалуемых гражданами не относится.

Это обстоятельство и давало мне возможность надеяться, что я благополучно выйду из игры, как решила.

А если палач окажется еще и заинтересованным в казни человеком, доверие к нему резко возрастет. Ужасы, рассказанные Жераром в дополнение к обвинениям мушкетеров, должны были укрепить веру судей в мое закостенелое злодейство, убить всякое сомнение и дать им окончательное право приговорить меня к смертной казни.

Придумать собственную казнь было просто, но как сложно воплощать в жизнь то, что придумал!

Не раз и не два волосы на голове вставали у меня дыбом и холодный пот тек по спине: а вдруг я неправильно оценила моих противников? Может быть, я думаю о них лучше или хуже, чем они того заслуживают? Может быть, стоит продолжить бегство, уехать в Париж, уехать под Ла-Рошель к кардиналу, покинуть страну, укрывшись в Брюсселе или Антверпене?

Но это было бы лишь оттягиванием конца, а нужно раз и навсегда завершить партию. Ради будущего моих детей я должна, должна была пройти через это, как бы не кричала от ужаса моя душа. Раз другого пути найти не смогла.

И только тогда, когда в окне одинокого домика у маленькой речки Лис, где я ждала и чувствовала, как горит на плече моя лилия, показалось мертвенно-бледное лицо графа де Ла Фер, тогда я поняла, что кости выпали из стаканчика шестерками вверх…

Простуду в этой мокрой лощинке я заработала жестокую.

Съежившись под тоненькой мантильей, подобрав ноги и обхватив себя руками, я ждала, прижавшись к стволу дерева. Некстати разнылось ножевое ранение. Ветер переменился, и тучи решили вновь наступать на Армантьер, опять зашелестел холодный дождь. Иногда я впадала в зыбкое забытье, слышала, как рядом потрескивает огонь в камине, чувствовала его тепло. Тогда мне начинало казаться, что я в домике, просто заснула за столом, сидя на грубом трехногом табурете, и все еще только впереди.

Смертельный страх вырывал меня из забытья, я видела сквозь занавес дождя тусклый огонек на той стороне, поникшую мельницу, провисший над водой канат парома. «ЭТО уже случилось» — успокаивалась я до нового приступа сна.

Наконец на реке послышался плеск. Приближалась лодка. С безразличным удивлением я поняла, что уже утро, серое и дождливое.

Жерар поднял меня на руки, перенес в лодку. Накрыл тяжелым грубым плащом.

Начался обратный путь с того берега.

С трудом переставляя ноги, поддерживаемая Жераром, я добралась до домика. Лампа там потухла, и камин давно погас. Сквозь раскрытую дверь и разбитое окно ветер закидывал во внутрь его дождевые капли.