- Обезьяны? - недоверчиво переспросил священник.

- Да! - истерически крикнула Мэри. - Обезьяны! Я их видела. Большие, черные. И у них такие страшные белые глаза. Это они забрали Элейну! Я боюсь, боюсь…

Она расплакалась.

- Ну, полно, - отец Игнасио обнял ее за плечи, - тебе померещилось.

- Нет, нет! Они шли за нами все время. Я видела их, видела, видела!

- Почему же раньше не сказала?

- Вы все мне не верите. Даже сейчас. Этот страшный Томпсон, он смеялся надо мной. Все вы смеялись!

- Что ты, Мэри, - мягко сказал юноша, - я никогда не смеялся.

- И ты тоже! - она всхлипывала, бледное лицо пошло красными пятнами. - Ты тоже! Я хочу домой, отец Игнасио, я хочу обратно в монастырь, мне страшно, я не хочу здесь…

- Э, - сказал священник, - да у нее истерика.

Он, кряхтя, наклонился и извлек из груды пожитков флягу.

- На вот, выпей.

Мэри глотнула и закашлялась. По ее щекам текли слезы.

- Не уйду отсюда, - Арчи покачал головой. Его платье было изодрано, руки и лицо исцарапаны ветками. - Она, может быть, еще жива, ранена, оглушена…

- Может быть, - устало согласился священник.

Таким мы рисуем себе рай. Буйная зелень, пятна света и тени, игры птиц в ветвях, дочеловеческий, пышный, невинный… На самом деле это ад. Он пожирает сам себя, непрерывное, бесконечное поглощение и возрождение из гнили, словно живая материя распадается на червей и насекомых и собирается вновь, чтобы слепить сидящую меж ветвей пантеру.

Мир, где нет постоянства.

- О чем вы думаете, отец Игнасио? - молодой человек с беспокойством заглянул ему в лицо.

- О муравьях.

- Что?

- Я думаю о муравьях, - тихо сказал священник, указав взглядом на непрерывный ручеек насекомых, скользящих вниз по стволу. - Они знают, где что лежит.

- Вы хотите сказать… - молодой человек сглотнул.

- Идем, - отец Игнасио поднялся, борясь с головокружением, - идем…

- Нет, - Мэри тоже вскочила, но лишь для того, чтобы отшатнуться и прижаться спиной к ближайшему стволу. - Я не хочу.

- Ничего не поделаешь, девочка. Мы должны держаться вместе. Идем.

Ручеек муравьев стекал со ствола в ближайшие кусты, переливался через вывороченные корни и тек дальше. Спинки поблескивали на солнце.

Они прошли не так уж много.

Живой ручей нырнул в зелень и пропал там, словно вода утекла под землю.

- Нет, - с облегчением сказал Арчи, - это не то…

Отец Игнасио сделал еще шаг, ощупывая посохом землю под ногами. Отбросил пышную зеленую ветку. Посох ушел ниже.

Отец Игнасио присел на корточки и заглянул.

- Яма, - сказал он, - яма. Старая ловушка, окровавленные колья на дне. Присыпано ветками. Не подходите, Арчи. Полагаю, вам не надо туда смотреть.

- Муравьи, - Арчи стоял на коленях, разбрасывая ветви. - Боже мой, она вся облеплена муравьями. Элейна! Элейна, о Господи.

- Фуражиры, да. Послушайте, Арчи, мы похороним ее, и она будет для них недоступна.

«Зато доступна для червей. Тут, в лесу, это происходит быстро. В этой земле все происходит быстро». Мэри истерически расхохоталась.

- Даже не надо копать могилу, - выговорила она сквозь смех и слезы, - поглядите, отец Игнасио, она уже в яме! Уже в яме!

Он с размаху ударил ее ладонью по щеке. Она умолкла на полуслове. По щеке расползалось красное пятно.

Молодой человек уже стоял на дне ямы, держал в ладонях голову женщины, прижимая к себе, баюкая.

Отец Игнасио присел на корточки и вытянул руки ладонями вперед.

- Помогите мне, Арчи.

Юноша осторожно протянул ему свою ношу. Он бережно принял ее и уложил на траву. Присев на корточки, осмотрел тело. Мертвые глаза прикрыты, лишь меж веками виднеется белая полоска.