Грациллоний, пошатываясь, пошел вон из сгущавшихся сумерек, к Дому. Пусть христиане позаботятся о своем брате по вере.

V

Говорили, что у короля жестокие ушибы, сломаны кости, но нет ничего такого, от чего ему не оправиться. В основном в Исе радовались.

Охрана дворца менялась каждые шесть часов. На следующий день после битвы Будика среди прочих подменили в полдень. В воздухе царило веселье. Он брел по ветреным улицам меж домов знати, вниз, по склону, в сторону своего дома. Рядом никого не было. Из портика выскользнула женщина и легко поспешила ему навстречу.

– Погоди, пожалуйста, погоди, – тихо позвала она. Он сдержал шаг. Сердце стучало. Когда она подошла поближе, под капюшоном он увидел, что это и правда Дахут.

– Чт‑то вы здесь делаете, госпожа моя? – спросил он в изумлении.

– Я увидела, что ты проходишь мимо, – ответила она. – Скажи мне. Как он, мой отец?

– Вы не слышали?

– Лишь то, что рассказывают свидетели вызова. – На длинных ресницах дрожали слезы. – Может, это щадящая ложь. У него может быть жар или еще что‑нибудь.

– Нет, я его видел. Он поправляется. А почему вы сами не сходите?

Дахут уставилась в землю.

– Мы отдалились. – Он едва слушал. – Мы не должны были. Однажды он поклялся, что никогда меня не покинет, но… но он мой отец. Рада услышать известия. Спасибо, дорогой друг.

– Да не за что… для вас, моя госпожа.

Она взяла его за локоть. Ее взгляд снова взлетел вверх, на него.

– Ты сделаешь больше? Смею ли я тебя умолять?

– Что бы вы ни попросили, – задохнулся он.

– Не много. Или много? Прошу лишь о том, чтобы ты проводил меня до дома, но никому потом не сказал. Они сочтут меня нескромной. Но это лишь оттого, что мне так одиноко, Будик, так много у меня печали, о которой я не смею говорить.

– О, моя принцесса! Она взяла его за руку.

– Пойдем, уйдем отсюда пока нас не заметили. – Под отчаянием сверкнул оттенок оживления. – Будем простой парой, вы и я, вместе мужчина и девушка. Ты и представить себе не можешь, как это меня утешит – ты меня утешишь.

Глава четырнадцатая

I

Погода установилась ясная и холодная. Грациллоний вышел ранним утром на второй день после возвращения. У него было искушение полежать подольше после всего, что произошло, подремать, не засыпая, но это было бы неправильно. Он заставил себя пойти, не взирая на то, какие уколы боль посылала через все его тело. Рядом шла Тамбилис.

Над землей забелел рассвет. Во тьме над океаном задержалось несколько звезд, да горело пламя маяка на мысе Pax. Мерцали окна и качались проблески фонарей, внизу, в чаше Иса.

– Доброе утро, – приветствовал он часовых.

– Здравствуйте, сэр.

Повернулись они и отдали честь, причем исанцы не менее проворно, чем римляне.

– Как дела у центуриона? – осмелился спросить Маклавий.

– Врачи говорят, мне понадобится полтора месяца – Грациллоний наступил на кусочек льда. Обычно он шел дальше, но его ушибленная лодыжка оказалась неготовой. Он упал. Его схватила судорога. На миг он потерял сознание. Когда король очнулся, то увидел толпившихся кругом людей и женщину. Он отмахнулся от их заботы и проворчал:

– Все в порядке, я могу встать, спасибо. – И сделал это, не взирая на то, чего это ему стоило. На коже был липкий пот. – Полагаю, надо зайти обратно. Снова принять ванну.